Богиня пустыни - Кай Майер

Названия «Берег Скелетов» она не нашла ни на одной карте. Так назвали местные жители часть Каоковельда — побережье океана, так как там столетиями волны выносили на берег бесчисленные останки жертв кораблекрушений. Если вдруг потерпевшим крушение матросам удавалось выбраться на сушу живыми, они оказывались лицом к лицу с кошмарами Намиба — километрами безжизненных дюн, отсутствием людей, пищи и питьевой воды. Побережье было усеяно обломками разбитых кораблей — результат сотен кораблекрушений, об этом говорилось в записках одного из путешественников. До белизны отшлифованные песком скелеты принадлежали не только погибшим морякам, но и авантюристам, которые последовали сюда, наслушавшись легенд о выброшенных на берег ящиках с золотом, о несметных богатствах этих краев, но вместо этого нашли здесь свою смерть.

Ночью Сендрин долго не могла заснуть и спрашивала себя, не покинули ли её все добрые духи, заставив совершить путешествие в такое место. Но у нее, разумеется, не было другого выбора. Встреча с Элиасом была важна для нее.

На следящее утро за завтраком она сообщила всем о принятом решении. Мадлен обняла ее, а девочки, волнуясь, прыгали вокруг нее, еще не решив, радоваться ли свободным от занятий неделям или сожалеть о разлуке с Сендрин. Адриан, напротив, вел себя сдержанно. Внешне он делал вид, что радуется за нее, но Сендрин видела, что мысль о том, что он так долго ее не увидит, причиняла ему боль. Ни за что на свете она не призналась бы, что в глубине души чувствует то же самое.

Мадлен предоставила в ее распоряжение одну из карет, кучера и двух вооруженных охранников. Все трое были санами, но Сендрин довольно скоро выяснила, что они относились к числу тех, кто был безмерно предан Каскаденам. Охранники оказались теми санами, которые в тот день, когда она с Саломой и Лукрецией ходила к деревне, стояли на воротах. Теперь они выказывали Сендрин должное уважение, один даже обеспокоенно осведомился, все ли с ней в порядке. Сендрин решила, что может доверять обоим. Кучера она знала только в лицо, но он также был одним из самых преданных слуг, как уверяла ее Мадлен.

Конечно, эти трое санов, хотя и были вооружены винтовками и револьверами, не могли бы выстоять против толпы мятежных гереро. В их обязанности входила скорее ее защита от хищников или отдельных кочевников; к более серьезным конфликтам они вряд ли были готовы. Во всяком случае, территории, где проходили ожесточенные стычки повстанцев и защитных подразделений, в течение прошедших недель отодвинулись дальше на восток; ходили слухи, что мятеж гереро практически подавлен. О преждевременности таких оптимистических заявлений говорил тот факт, что воинская часть Валериана по-прежнему располагалась в Омахеке, и о скором его возвращении не было и речи.

Волнение, вызванное предстоящей встречей с Элиасом, отодвинуло для Сендрин все препятствия и неприятности на задний план. Она не думала над тем, что может произойти, если она попадет в руки мятежников. Кроме того, Адриан сообщил ей, что несмотря на то, что Каоковельд традиционно считается землей гереро, тамошние племена не поддерживают восстание на востоке. Гереро, которые жили на севере Намиба, редко вступали в контакт с белыми колонистами, поэтому они и не испытывали к ним ненависти. Сендрин позволила себя успокаивать этим, так как хотела быть спокойной.

Через два дня после получения письма от Элиаса она села в карету. Йоханнес проверил, весь ли багаж на месте, достаточно ли хорошо он уложен и закреплен. Сендрин оставила под рукой большую стопку книг из галереи, которые она разместила под обеими скамейками кареты. Затем она вышла, обняла Мадлен, а затем крепко прижала к себе плачущих девочек.

— Это всего лишь на два месяца, — пыталась утешить она сестер.

Лукреция согласно кивнула, а Салома крепко закусила губу. У нее не переставали капать слезы, но она пыталась выглядеть взрослой и благоразумной. При взгляде на них у Сендрин защемило сердце.

Адриан подал ей руку на прощание в последнюю очередь. Он вел себя очень сдержанно, почти официально. Сендрин сказала себе, что так, наверное, было лучше. Вероятно, она просто переоценила его расположение к ней. Хотя это и доставляло ей боль, она пыталась выглядеть доброжелательной и корректной, насколько это было возможно.

Наконец карета тронулась Сендрин высунулась из окна и махала рукой четырем членам семьи Каскаден, которые выстроились в ряд перед порталом. Только скрывшись в глубине кареты, она дала волю слезам. В этот момент она радовалась занавескам на окнах; она не хотела, чтобы ее охранники, ехавшие верхом по обе стороны кареты, видели, что она плачет. Она твердо решила не проявлять во время поездки никакой слабости и не требовать к себе особого внимания.

С востока дул резкий ветер, теплый и сухой, небо было безоблачным. Дожди, типичные для начала африканской зимы, прекратились почти две недели назад, и во многих местах между травой саванны пробивались цветы. Незадолго до отъезда Сендрин посмотрела на ртутный термометр за окном кухни т он показывал 24° тепла. В здешних местах это была самая благоприятная температура для путешествия.

Карета и эскорт едва проехали несколько километров в направлении Виндхука, как за ними раздался крик. Она сразу же узнала голос кричавшего.

Кучер остановил лошадей, и Сендрин удивленно раздвинула занавески.

Адриан улыбался ей. Он сидел на самой быстрой лошади, которую только можно было найти в конюшнях Каскаденов, — темно-коричневом мерине с умными глазами. Сендрин хотела было выйти, но Адриан покачал головой, ловко спрыгнул с седла и направился к карете. Сендрин слышала, как снаружи перешептываются и смеются саны, но в настоящий момент ей это было безразлично. Она храбро боролась с тем, чтобы не покраснеть, хотя ей было ясно, что она делает только хуже.

Адриан сел на скамью напротив нее, наклонился вперед и схватил ее руку. Он ничего не говорил, словно неожиданно потерял голос, только слегка сжимал ее пальцы и смотрел ей в глаза.

— Я боюсь, — пробормотал он наконец, — что я несколько неловок.

— В чем? — с трудом выдавила она из себя, улыбаясь. Ее голос звучал приглушенно.

— Я… в этом, — проговорил он тихо и поцеловал ее в губы.

Это был такой нерешительный поцелуй, что Сендрин разрывалась между желанием ответить на него и стремлением подчиниться своей робости; кроме того, Адриан был сыном ее хозяев, а в течение долгих лет ей внушали, что никогда не должно произойти то, что сейчас происходило.

Она на короткое мгновенье освободилась, улыбнулась и прошептала, затаив дыхание:

— Ну какой же ты неловкий?

Адриан вынужден был засмеяться.

— Ты сейчас смотришь на меня, как на одну из моих сестер, когда они рисуют тебе картинку.

— Ты так считаешь? — спросила она, запустив пальцы в его волосы. Она притянула его к себе и прижалась губами к его губам.

Снаружи лошади эскорта нетерпеливо били копытами по песку. Ветер пел, скользя по горам, и заставлял дрожать цветущее море травы. Удары сердца Сендрин так громко пульсировали у нее в ушах, что заглушали все остальные звуки. Она спрашивала себя, мог ли Адриан, несмотря на свою глухоту, чувствовать собственный пульс. Когда она, не отрываясь от его губ, открыла глаза, то прочла в его взгляде такое облегчение и вместе с тем такую озабоченность, что у нее совершенно закружилась голова.