Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Французам предлагалось либо затопить корабли, либо отправиться на них в британские порты или в Вест-Индию, иначе им предстояло готовиться к последствиям. Время тянулось, а напряжение нарастало. Хуки Холланд раскачивался на катере в окружении французских судов. Наконец в 14:42 Жансуль дал знать, что готов принять британскую делегацию для «уважительного обсуждения». В 16:15 Холланд поднялся на борт французского флагмана «Дюнкерк», и дело сдвинулось с мертвой точки.

Жансуль показал приказы Дарлана, из которых следовало, что, если немцы попытаются захватить корабли, он должен либо отплыть в Америку, либо затопить их. «Если бы мы знали об этом ранее, положение было бы совсем другим», – сказал Холланд. Жансуль выразил готовность пойти дальше и разоружить свои корабли, хотя это являлось бы выходом за рамки инструкций. Но было уже поздно.

Дарлан выслал морское подкрепление. Когда оно прибудет, было неизвестно. Открывалась перспектива полномасштабного сражения между британским и французским флотом. Черчилль послал короткую телеграмму: «Заканчивайте дело быстро». Судьба моряков была решена. Начался обстрел.

Как позднее сказал Черчилль: «Выбор был ужасен, он был подобен лишению жизни собственного ребенка ради спасения государства». Решение Черчилля, во всей его ледяной логике, было на 100 процентов правильным.

С какой стороны ни поглядеть, французы должны были признать, что они уступили свое право на корабли немцам. В лучшем случае флот стал бы дополнительным аргументом в переговорах с нацистами, но от него все равно пришлось бы отказаться. Лэмб утверждает, что немцы хотели лишь «контролировать» французский флот, придавая этому слову значение «проверять» или «наблюдать» – как в «Ausweiskontrolle»[73].

Это, конечно, неправдоподобно. Немцы захватили Париж, их сапог стоял на горле Франции. В конечном счете они заставили бы французов предоставить им право полного распоряжения этими кораблями. Французские гарантии ничего не стоили, и это надо понимать. Дарлану и его адмиралам следовало усмирить гордость, отказаться от притворной автономии и сделать то, что предлагал Черчилль, – отплыть в британские порты или к Карибским островам. Поступи так Дарлан, он стал бы героем.

Обязанностью Черчилля как премьер-министра было устранение любой угрозы независимости страны. И он был прав, проявив беспощадность в Мерс-эль-Кебире, потому что на следующей неделе началась Битва за Британию.

* * *

В то погожее лето британцы задирали головы и следили за одной из решающих битв в мировой истории. Самолеты сражались в небе над Южной Англией, и их конденсационные следы были теми знаками, которыми писалась судьба мира. Британцы видели закопченных немцев, ковыляющих по их садовым дорожкам, и находили обломки самолетов на пригородных улицах.

Они наблюдали за тем, как их защитники из Королевских ВВС демонстрировали чудеса высшего пилотажа, порою сбивая неприятеля, а порою терпя крушение – тогда со страшным взрывом самолет превращался в искореженную груду металла. Так продолжалось неделя за неделей, и все понимали, что́ стоит на кону: воздушная атака была прелюдией к полномасштабному вторжению в Британию. Были все основания полагать, что эта цель станет очередной в гитлеровском маршруте завоеваний.

Некоторые склонны утверждать, что Черчилль преувеличивал угрозу вторжения, чтобы укрепить национальную сплоченность и получить поддержку страны. Я не думаю, что это так. Черчилль считал угрозу настолько реальной, что в июне 1940 г. он посещал стрельбище в Чекерсе, практикуясь со своим револьвером и винтовкой Манлихера. Он отслеживал приливы, чтобы понять, когда могут появиться немцы.

Deutsche Allgemeine Zeitung пророчествовала 14 июля, что Лондон повторит судьбу Варшавы и превратится в пепел. 19 июля Гитлер выступил в рейхстаге, предложив Британии выбор между миром и «бесконечными страданиями и невзгодами». Он выработал план: десантная операция, названная им «Морской лев», предполагала морское вторжение на южное побережье по нескольким направлениям.

Если бы Гитлер завоевал господство в небе и на море, он, несомненно, начал бы эту операцию. У побережья Голландии было собрано 1918 барж, и, сумей Гитлер переправить войска через Ла-Манш, неизвестно, оказывала ли бы Британия долгое сопротивление. Ее армия была разбита при Дюнкерке, в стране не было укреплений и резервных позиций.

На протяжении 900 лет никому не удавалось вторгнуться в Британию успешно. И Лондон был не только самым большим и раскинувшимся городом Европы (огромной толстой коровой, как говорил Черчилль), но и наименее защищенным. Единственные из уцелевших крепостных стен были построены римлянами и не очень-то хорошо сохранились.

По стратегическим соображениям Гитлеру настоятельно требовалось атаковать Британию: чтобы вывести ее из игры до похода на восток и нападения на Россию. Еще в июле 1940 г. очертания и динамика войны были понятны Уинстону Черчиллю – так же ранее он предсказал ход Первой мировой войны.

«Гитлер должен организовать вторжение или потерпеть неудачу. Если он потерпит неудачу, ему придется идти на восток, и его ждет крах», – сказал Черчилль в Чекерсе 14 июля. Безошибочное и четкое видение большой картины подсказывало ему: если Британия выдержит, если Британия будет упорствовать, Гитлер проиграет, потому что даже нацистская военная машина не могла вести войну на два фронта одновременно.

Благодаря Черчиллю – и в критические моменты благодаря ему одному – Британия упорствовала. Очевидно, было нечто магическое в его руководстве в то лето. Со своей поэтической, временами шекспировской манерой выражаться он наполнял людей благородными и возвышенными помыслами, и они верили: то, что делается сейчас, важнее и лучше всего, что они делали когда-либо в прошлом.

Черчилль мысленно соединял идеи английской идентичности и свободы, хорошая погода способствовала ему, ведь нет ничего более привлекательного, чем Англия в июне. И возможно, эта мягкая красота обостряла те чувства, к которым взывал Черчилль: угроза должна быть отражена и ради этого острова стоит сражаться и умирать. Благодаря Черчиллю люди представляли себя небольшой группой героев – вроде горстки пилотов Королевских ВВС, – сражающейся против тирании вопреки всем трудностям. Это была история, идущая от Фермопил до Роркс-Дрифт[74], – вечная и вдохновляющая история противостояния немногих многим.

В состоянии подпитанного адреналином оживления британцы достигали удивительных свершений. Я сумел найти только один период за последние 120 лет, когда промышленное производство в Британии превзошло немецкое – и это было летом 1940 г. Британия произвела больше самолетов, чем Германия, и к осени сумела выпроводить люфтваффе. Геринг сделал фатальную ошибку, направив основной удар своих истребителей и бомбардировщиков на города Британии, а не на аэродромы Даудинга[75].