Карамзин - Владимир Муравьев

По правде говоря, «едким» в этой сатире является только подпись «Попугай Обезьянин». Напечатана эта сатира нигде не была, но в кругу московских масонов читалась. Безусловно, она была известна и Карамзину, однако о его реакции на нее ничего не известно.

«Тихая жизнь» в мире с натурою, тихое наслаждение изящным — та мечта, о которой Карамзин говорил Виланду, совсем не получалась. Он и дома — а жил он у Плещеевых на Тверской улице в приходе церкви Василия Кессарийского — не имел покоя. Письмо Настасьи Ивановны Кутузову, написанное втайне от Карамзина («Он не знает и того, что я к Вам пишу»), говорит об этом: «Вы спрашиваете меня о Рамзее, — он все грустит; живет он теперь у нас, говорит, что оттого невесел, что болен… Вы себе представить не можете, сколько мне больно видеть его в таком состоянии. Нечего Вам сказывать, сколько я его люблю; дружба моя чистосердечна к нему и ничем истребиться не может, ниже самой его холодностью, которую он мне показывает… Я всегда была против разлуки, а теперь, по возвращении милого моего Рамзея, более ее ненавижу. Лучшее его удовольствие было, как Вы сами знаете, быть со мною, он читал у меня в комнате, рассуждал со мною, хотя часто мы с ним спорили, писал у меня; одним словом, я была или думала быть его лучшим другом… Но горько мне сие думать; однако не могу Вам не сказать: я почти теперь ясно вижу, что дружба моя ему в тягость. Вообразите себе: живши у нас, я его только вижу за обедом, за которым он морщится на кого ни есть. Когда я ему стану говорить, то он ссылается на болезнь свою, старается как можно скорее от меня уйти; мне столько это горестно, что я Вам описать не в силах. Желала бы перестать любить его, но кто же его любить будет?»

1 января 1791 года вышел, как было обещано, первый номер «Московского журнала». Московские подписчики могли с этого дня получать его в Университетской книжной лавке на Тверской, номера для иногородних были сданы на почту.

Первый номер «Московского журнала» — веха в жизни Карамзина, такая же важная, какой будет его решение писать «Историю государства Российского». Но «Московский журнал» — веха и в русской журналистике, и в истории русской литературы.

Четверть века спустя П. А. Вяземский, затевая издание журнала, писал: «Мы можем считать у себя только двух журналистов: Новикова и Карамзина. Первый был бичом предрассудков, бичом немного жестоким и отзывающимся грубостью тогдашнего времени. Карамзин в „Московском журнале“ разрушил готические башни обветшалой литературы и на ее развалинах положил начало новому европейскому изданию, ожидающему для совершеннейшего окончания искусных трудолюбивых рук. Другие журналисты предприняли издание Журналов, не имея никакой твердой цели, разве кроме той, чтобы наложить на читателей крест терпения… Нам остается сочетать в журнале примеры двух наших журналистов…»

А еще через четверть века В. Г. Белинский подтвердил ту огромную роль, которую сыграл в истории русской журналистики «Московский журнал»: «В своем „Московском журнале“, а потом в „Вестнике Европы“ Карамзин первый дал русской публике истинно журнальное чтение, где все соответствовало одно другому: выбор пьес — их слогу, оригинальные пьесы — переводным, современность и разнообразие интересов — умению передать их занимательно и живо и где были не только образцы легкого светского чтения, но и образцы литературной критики, и образцы умения следить за современными политическими событиями и передавать их увлекательно. Везде и во всем Карамзин является не только преобразователем, но и начинателем, творцом».

Итак, первый номер «Московского журнала». Аккуратная книжка в восьмушку, сто с небольшим страниц довольно толстой бумаги, вклеена в темно-синюю матовую обложку, очень скромно украшена: на титуле лишь небольшая изящная виньетка — цветочная гирлянда и кое-где виньетки в тексте. Был обещан фронтиспис, но его к сроку отпечатать не удалось…

Открывался журнал «Предуведомлением» издателя:

Собственно литературная часть журнала начиналась стихотворением Михаила Матвеевича Хераскова «Время». Конечно, честь открыть новый журнал была предоставлена Хераскову как старейшему российскому литератору и признанному главе тогдашней литературы не только по старшинству лет, но и по литературным заслугам.

Затем шло ставшее впоследствии одним из самых известных стихотворений Державина «Видение мурзы» с потрясающим описанием эффекта лунного освещения:

За стихотворениями Хераскова и Державина следует стихотворение самого Карамзина «Филлиде» — стихотворение программное, заявляющее о стилистике журнала. Стихотворением подчеркнуто бытовое, домашнее — поздравление с днем рождения «красавицы любезной». После державинской оды оно особенно обращало на себя внимание непринужденностью, простотой стиля.

Далее Карамзин желал, чтобы красавица была «радостна, беспечна», блистала подобно розе, а также желает ей множество и разнообразие духовных наслаждений:

Переиздавая это стихотворение в собрании сочинений, Карамзин исключил из него всю часть, касающуюся муз, что указывает на то, что в журнальной публикации она имела более отношения к программе журнала, чем к «прелестной», так как «Московский журнал» действительно по замыслу издателя должен был быть храмом всех муз.