Соль под кожей. Том первый - Айя Субботина

в костлявые плечи своей жертвы. — Такой вид тебя больше вдохновляет?

— Прошу прощения за мою… подругу, — я намеренно называю Алину именно этим словом, потому что она стопроцентно на него триггерит. — У нее был тяжелый день.

— Подругу?!

На секунду мне кажется, что Алину разорвет от возмущения, но она вдруг столбенеет и механически, как луноход, пятится назад. Я тем временем жестами даю понять парочку сотрудников, которые явно выдвинулись выручать коллегу, что все под контролем.

— Значит, подруга… — бормочет Алина, отступая все дальше. — И трахал ты меня по-дружески. Снова.

— Тебе нужно успокоится. — Я максимально холоден и сдержан, потому что терпеть не могу подобные выходки. Она может сколько угодно позорить себя, но никто, блять, не будет ставить меня в неудобное положение. А тем более набивать себе цену дешёвым представлением. — Я перезвоню.

— После того, как раздвинешь ей ноги? — едко интересуется Алина. — Или, может, прямо в процессе? Кажется, ты однажды даже видео мне прислал. Кстати, поварешка, держись подальше от этого типа, если у него в руках телефон. Он вас, дур набитых, коллекционирует и складывает в папочку с названием «Ебля».

Девчонка расклеивается окончательно и начинает шмыгать носом. Я не придумываю ничего лучше, чем набросить ей на плечи свое пальто, и за локоть волоку на улицу сопротивляющуюся Алину. Она поднимает такой крик, что в добавок к устроенному минуту назад шоу, на нас теперь пялится вся улица. Приходится взять ее за плечи и сжать так сильно, чтобы она заскулила от боли. Опыт наших прошлых отношений показывает, что это единственный способ привести ее в чувство.

— Мне больно! — орет она и тут же отступает, как только я ослабеваю хватку. — ты больной урод! У меня синяки останутся!!

— Жаль, что не языке, чтобы ты хоть пару дней никого не оскорбляла.

— Шутов, ты, блять, совсем меня за идиотку держишь?! Ты ее чуть не глазами там раздевал! И думаешь я не знаю, что она по первому щелчку для тебя из трусов выпрыгнет?!

— Всегда поражался твоему богатому воображению. — Хотя отчасти Алина права — я и сам уверен, что даже после всего случившегося мне не составит труда затащить ту матрешку в постель.

— А зачем ты меня позвал, Дим? — Алину уже несет, она паясничает, изображая удивление. — Чтобы не расслаблялась? Типа, не забывала, какой ты всратый подарок и еще больше старалась?! Так у меня уже ничего нет, родной! Я уже все тебе отдала!

Она делает вид, что пытается вывернуть карманы своей короткой шубки, но потом просто беспомощно опускает руки. Несколько минут мы стоим друг напротив друга и не решаемся нарушить спасительную тишину. Постепенно, на проспекте не остается желающий мерзнуть в ожидании продолжения спектакля.

— Я правда все тебе отдала, Дим, — в голосе Алины сквозит искреннее удивление. — Все, понимаешь? Я до тебя всех мужиков просто на болте вертела, а потом появился ты и я стала… такой тряпкой. Знаешь, как меня подружки за глаза теперь называют?

— Твои подруги — суки. Что бы они не говорили о тебе — ровно то же они говорят друг о друге. Вообще не интересно.

— Алина-пастила, — как будто не слышит она, и гнет свое. — Потому что я стала бесхребетной благодаря тебе. Не дай бог лишний раз повысить голос — Диме не понравится. Ни в коем случае даже шампанского не выпить — Дима очень против. Вечером — «Спокойной ночи, малыши» и в девять ноль-ноль отбой.

Никогда не просил ее ни о чем подобном, потому что в глубине души мне было в общем насрать на то, как она проводит время без меня. Странный симбиоз — Алина мне определенно небезразлична, но с кем и как она проводит время, мне, в целом, вообще по хуй. Расстроился бы я, если бы увидел ее отсасывающую другому мужику? Вероятно. Разбило бы это мне сердце? Скорее всего, нет.

— Я из-за тебя теперь всем пизжу, что стать чайлдфри — мое осознанное решение, — она издает странный булькающий звук, как будто только что бросила камень в колодец своей души. — Мне тридцатник через несколько лет, Дим. Посмотри, что ты со мной сделал?

— Давай ты не будешь драматизировать, ладно?

— Давай ты не будешь драматизировать, Алина, — в унисон со мной, говорит она. — Ты постоянно это говоришь, Шутов. Самое время пополнять словарный запас. Как ты там говоришь? Банальность хуже простоты?

Она выразительно оттопыривает в мою сторону сразу оба средних пальца и, на запутывающихся ногах, бредет вверх по улице. Я борюсь с искушением пойти следом и проконтролировать, чтобы Алина без приключений попала домой. Но потом понимаю, что в ее планы вряд ли входит такое окончание вечера. И в конце концов — ей действительно уже прилично лет, мы с ней почти ровесники, но у меня никогда не было личной няньки и телохранителя, потому что я держал в уме, что единственный, кому есть до меня дело — это я сам.

Я возвращаюсь в кафе, где на меня тут же снова таращатся все посетители. Замираю посредине зала, отвешиваю театральный поклон и извиняюсь, что представление было слишком коротким. Оставляю на столе втрое большую сумму в качестве компенсации за моральный ущерб и снова удаляюсь.

— Молодой человек! Молодой человек! — догоняет меня в спину тоненький девичий голос.

Даже не оглядываясь знаю, что это матрешка. Прибежала клянчить номер телефона? Скажет какую-то банальность, типа, сожаления о том, что стала причиной размолвки?

— Ваше… пп…пппальто, — заикаясь, говорит она, протягивая его на вытянутой руке, как будто боится подойти еще хоть на шаг.

Без идиотского румянца она снова выглядит довольно очаровательной. Особенно с растрепанной светлой челкой, которая немного заостряет ее черты лица.

— И еще… Вот. — Она вытягивает вторую руку, и я вижу на раскрытой ладони маленькую розовую таблетку. — Это от головы.

Я подступаю ближе, старясь не думать о том, как приятно чешет мое мужское эго ее медленно расширяющиеся зрачки и прерывистое дыхание. И как она переминается с ноги на ногу, когда притрагиваюсь к ее запястью и как бы невзначай поглаживаю большим пальцем место, где пульсирует артерия. В одном Алина была права — этой писюхе, должно быть, нет еще и двадцати.

— Как тебя зовут? — Я сам проталкиваю ее руки в рукава, неторопливо застегиваю