Женские лики Столетней войны - Елена Майорова

Таким образом, под властью Карла оказалась, разумеется, за исключением Гаскони, вся южная часть страны; эту часть враги продолжали называть «Буржским королевством», а Карла – «буржским королем». Северо-восточные провинции принадлежали союзному с англичанами герцогу Бургундскому. Генрих VI в лице своих опекунов владел всем севером страны и «наследством Алиеноры Аквитанской».

Сбывались мечты Генриха II о «двуединой монархии». Как их воплощение, грудной младенец Генрих VI Английский, символизирующий единение корон, прибыл в Париж.

Большинство средневековых союзов принято было скреплять браками. Герцог Бедфорд и Филипп Бургундский в 1423 г. упрочили свой договор о взаимопомощи женитьбой английского принца на Анне Бургундской, сестре Филиппа. Как повествует «Дневник парижского горожанина», Анна считалась самой приятной дамой тогдашней Франции – красивой, молодой, доброй. Теперь Бедфорд мог надеяться воспользоваться семейными связями, чтобы получить от не очень надежного союзника гарантии, необходимые для сохранения английских завоеваний. Бедфорд делал многочисленные авансы своему бургундскому шурину, но без колебаний взял власть на материке в свои руки, оставив ради этого английские дела на дядю, епископа Винчестерского Генри Бофора[23] – с 1426 г. кардинала, – и на своего брата Хамфри, герцога Глостера.

Опорой Бедфорда стали так называемые лжефранцузы разных сословий, в том числе представители высшего духовенства. Многие из светских лжефранцузов служили в английском войске. И если бы англичане не запятнали себя грабежами и зверствами, французы могли бы признать права маленького короля Генриха VI и спокойно жить под сенью объединенной короны. Это было тем более возможно, что в Средневековье множество государств создавалось путем матримониальных союзов.

Англо-бургундский брак весьма расстроил Иоланду, но препятствия никогда ее не останавливали. Напротив, их преодоление было ее коньком. Пусть ей не удалось надеть на свою голову венец королей Арагона, а короны Иерусалима, Сицилии и Неаполя оставались лишь призрачными видениями и манили издалека, она могла сейчас получить реальную, хотя и закулисную власть, став тещей правящего короля Франции. Для этого не жаль было никаких трудов, тем более что такая деятельность – интриги, заговоры, создание комплотов-однодневок, распространение нужной молвы – была ее призванием.

Ей повезло с нравом дочери Марии, супруги Карла VII. Она как будто не имела собственной воли и на все смотрела глазами мудрой матери. С другой стороны, Мария не умела проводить нужную Иоланде политику: была слишком простодушна и бесхитростна. Зато она отличалась плодовитостью; сразу после заключения брака понесла и исправно рожала почти каждый год. Рождение в июле 1423 г. сына, дофина Людовика, стало торжеством французской партии: династия получила продолжателя. Его торжественно окрестили в соборе Святого Стефана в Бурже. Восприемниками младенца мужского пола стали, как и подобало законному наследнику, знатные господа: Жан, герцог Алансонский, епископ Клермонский, он же канцлер Франции, крестной матерью – Катрин де л'Иль-Бушар.

Всего королева подарила своему легкомысленному супругу четырнадцать принцев и принцесс; правда, выжило только два сына и несколько дочерей.

В 1425 г. под давлением Иоланды коннетаблем Франции стал Артур де Ришмон и был подписан Сомюрский мир – результат привлечения на сторону короля другого зятя Иоланды, герцога Бретонского, старшего брата Ришмона.

Иоланду бесила пассивность зятя, его вялость и нерешительность. Ах, если бы она была мужчиной! Она бы не наигрывала песенки на арфе, не кропала стишки красавицам – она бы мчалась на горячем коне впереди своей армии и вдохновляла верных рыцарей на победу.

Впрочем, в робости и пассивности Карла упрекала не только энергичная теща. Иностранные государи и собственные подданные дивились его нерешительности. Но дофин в своей короткой жизни пережил уже так много ужасного: столько смертей родных и близких, мятеж кабошьеров, расправу с арманьяками, гибель Жана Бесстрашного… Инстинктивно он стремился отгородиться от проблем, уйти в иную реальность.

В 1422 г. в Ла-Рошели в комнате короля провалился пол. По-видимому, это было покушение, от которого он чудом спасся, но многие его приближенные погибли. После этого в поведении Карла появилось много странностей: он не выносил, чтобы под ним был деревянный настил; не мог проехать верхом по деревянному мосту – воспоминание об убийстве в Монтеро преследовало его всю жизнь. Его чрезвычайно смущало присутствие незнакомых людей; рассказывали, что когда он видел за столом незнакомое лицо, то внимательно смотрел на него на протяжении всей трапезы и даже забывал есть. Он избегал общественных и многолюдных мест. Некоторые полагали, что он страдал расстройством нервной системы, полученным от психически больного отца[24].

Всем, кто интересуется историей, знаком портрет Карла VII кисти Ж. Фуке. Изображенный на нем человек мало что некрасив – неприятен. Действительно, Карл обладал не самой привлекательной внешностью. «Он хил, тщедушен, слаб, и у него странная походка», – писал бургундский хронист Жорж Шателен. По рассказам современников, Карл был среднего роста, непропорционально сложен; модное короткое одеяние не скрывало кривых ног – ему следовало носить длинные одежды, тогда он казался величественным. Но если разыскать портрет молодого Шарля Валуа, то впечатление разительно меняется: мы видим не лишенное привлекательности лицо с довольно длинным носом и крупными удлиненными глазами. В сложении губ – лукавство, чтобы не сказать цинизм. Если живописец не приукрасил свою модель, то в изображенном молодом человеке имелось несомненное обаяние.

Но в нем не было активной силы, энергии, стремления к деятельности.

Впрочем, историки более позднего периода находили оправдание бездействию своего героя. «Выживая в статусе принца, лишенного наследства, Карл VII спасал французскую монархию в тот самый момент, когда она пала так низко, как никогда. Участники переговоров в Труа не предвидели появления буржского короля», – утверждал и, наверное, сам в это верил Ж. Фавье.

Вместо неуверенного в себе замкнутого юноши за дело взялась Иоланда. Раньше она была в курсе замыслов бургундцев, узнавая о них от Одетты Шандивер. Но этот источник иссяк: после кончины Карла VI Изабелла выслала Одетту в Дижон. Там «маленькая королева», возомнившая себя патриоткой и политиком, попыталась организовать антианглийский заговор. Филипп Добрый, слегка обеспокоенный неожиданной активностью той, которую всегда считал лишь марионеткой, поместил ее под домашний арест. Она прожила недолго и умерла где-то около 1425 г. – сведения о ее смерти смутны и неопределенны.