Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров

Принц Георгий на балу ухитрился зло обидеть русского посланника Гартвига. Георгий рассказывал с нескрываемым озлоблением, что Германия набросится на Францию, уничтожит ее и повернет на Россию, где выходцы из Финляндии, Польши и Туркестана помогут нашему поражению. Посланник через Пашича потребовал извинения принца Георгия.

В Белграде обидеть Гартвига было равносильно политическому самоубийству.

IV. ГАРТВИГ И САЗОНОВ

Коротая дни в эмиграции, С. Д. Сазонов, судя по воспоминаниям одного из его сербских собеседников, изругал Николая Генриховича неприличными словами и в сердцах зачислил своего бывшего подчиненного в булгарофилы. Мемуарист свидетельствует:

Для нас было бы лучше, если бы Гартвиг был на хорошем счету у Сазонова, поскольку тогда бы ему на Певческом мосту [241] больше верили, что не всегда случалось. Тут, в министерстве иностранных дел, редко кто молвил о нем доброе слово. Последний посланник царской России в Сербии, князь Григорий Николаевич Трубецкой, который во время балканских войн управлял Балканским отделением министерства, говорил мне: «Гартвиг не был таким большим вашим другом, как у вас думали». Особенно на дурном счету Гартвиг был у Сазонова. Как-то раз в Париже в 1919 году между мной и Сазоновым возник разговор о нем:

— Гартвиг был… (Тут он употребил резкое выражение о Гартвиге как о человеке) и булгарофил! — бросил мне гневно Сазонов, что, сказанное по злобе, конечно, было преувеличением. И затем, обернувшись к своему бывшему помощнику Анатолию Анатольевичу Нератову[242], который тут также присутствовал:

— Вы, по крайней мере, об этом знаете!

— Знаю, знаю, — ответил Анатолий Анатольевич, кивнув головой в знак согласия[243].

Это парадоксальное замечание Сазонова обнаруживает его нестихающую застарелую ревность к Гартвигу: и, выброшенный в Париж, он готов был искать причины своего фиаско в двойной игре, лицемерии и даже булгарофильстве Гартвига. Все-таки, полагаю, у Сергея Дмитриевича случилась своеобразная аберрация исторической памяти. Сербы не любят болгар, и подобное умонастроение они бы, рано или поздно, заметили. Как раз наоборот, донесения русского посланника в Белграде нередко бывали слишком просербскими и потому— тенденциозными. Вот какую депешу направил он Сазонову 17/30 июня 1914 года:

М.г. Сергей Дмитриевич!

Весть о совершенном в Сараеве гнусном злодеянии, жертвами коего пали наследный эрцгерцог Франц-Фердинанд и его супруга, произвела здесь глубокое впечатление, вызвав решительно во всех слоях общества (выделено мною. — И. М.) чувства самого искреннего возмущения. День 28/15 июня — «Видов дан» — большой народный праздник в Сербии, к которому съехались в столицу из старых и новых краев, а также с того берега Дуная различные культурные, певческие, Сокольские общества и иные корпорации в своих национальных одеяниях с хоругвями, флагами и значками. Торжества начались служением во всех храмах чинопоминания о всех героях, «живот свой на поле брани положивших за веру и отечество»… Около 5 часов дня, как только распространилось известие о трагической сараевской катастрофе, в Белграде немедленно были прекращены все церемонии не только распоряжением властей, но и по почину самих обществ; театры были закрыты и народные увеселения отменены.

В тот же вечер король и королевич Александр в качестве регента отправили телеграммы императору Францу-Иосифу с выражением глубокого соболезнования. Соответственные изъявления по телеграфу адресованы были правительством на имя графа Берхтольда и председателем народной скупщины — рейхсрату. На другой день во всех местных газетах без различия партий появились трогательные некрологи и прочувствованные статьи по поводу тяжкого горя, постигшего императорский дом дружественной монархии.

Словом, вся Сербия сочувственно откликнулась на несчастие, поразившее соседнее государство, строго осудив преступное деяние обоих безумцев; и тем не менее здесь заранее были уверены, что известные венские и пештские круги не замедлят использовать даже столь трагическое происшествие для недостойных инсинуаций по адресу королевских политических обществ…

Примите и пр. Гартвиг[244].

Австрийский фельдмаршал-лейтенант Альфред Янза в своих воспоминаниях признается, что сразу после 28 июня «мы с часа на час ожидали приказа о мобилизации против Сербии, где покушение было почти с восторгом встречено прессой»[245]. Большая разница в оценках!.. На самом деле, газета «Политика», вышедшая на другой день после покушения, не печатала «трогательных некрологов», как не выражала она и симпатии к убийцам. Упоминалось, что приказ о прекращении народных гуляний на Калемегдане, с военной музыкой и концертом Белградского певческого общества, поступил в 10 часов вечера (весть о покушении была получена в городе в 16.15). Но и после этого публика не расходилась до полуночи…

Сазонов мог бы и сильно пожурить Гартвига за просербскую сентиментальность, переходящую в явную предвзятость, но такие донесения, видимо, ложились бальзамом на душу царственных особ, для которых Сербия была вне подозрений.

V. ГАРТВИГ И АРТАМОНОВ

Итальянский историк Л. Альбертини брал на себя смелость утверждать, что наш посланник был едва ли не на дружеской ноге с Аписом. «Общение посла с этим человеком было глубоко законспирировано», — подхватывает В. Пикуль в романе «Честь имею». И по большому счету это сложно поставить под сомнение: если уж первый секретарь русской миссии В. Н. Штрандман был знаком с мужиковатым плутом Малобабичем, таскавшим бомбы через австрийскую границу (на суде в Салониках его называли то «бродягой», то «австрийским шпионом»), то почему бы Гартвигу не быть в доверительных отношениях с влиятельным Аписом?.. Марко (Божин Симич) уверяет:

Точно известно, что Гартвиг в те дни — примерно в апреле 1914 года — издал циркуляр всем русским консульствам о том, чтобы они собирали как можно более подробные сведения о «чернорукцах» и их акции[246].

Другое любопытное свидетельство оставил бывший морской министр Временного правительства В. И. Лебедев. В конце 1916 года, оказавшись в Салониках, он застал аресты «лучших сербских офицеров, таких как Димитриевич, Вемич и т. д.». По этому поводу Лебедев делает такую ремарку: