На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко

— Тогда объясните, почему нельзя организовать новые откровения у Гитлера и Гиммлера?

— Технически невозможно. Вирт в немилости. Оба наших агента ликвидированы при зачистке после прошлогоднего покушения на фюрера. Гитлер и Гиммлер вне досягаемости наших технических средств. Поэтому кто-то из Аненербе, попавший под наш излучатель, схлопочет откровение и возвестит о вашем прибытии, а уж вы разыграете спектакль посланца гиперборейцев.

— До сих пор не могу поверить, что они клюнут на эту чушь.

— Обязательно! В конце концов, они именно через откровения получили технологии реактивного двигателя. Истребитель «Ме-262» и бомбардировщик «Арадо» обогнали мировое развитие авиации на много лет. Британские реактивные машины появились на свет лишь благодаря утечке информации из Германии и недотягивают до немецких образцов. Не расстраивайтесь, Россия непременно получит и образцы реактивных самолетов, и техническую документацию.

— Передовые технологии не спасли рейх.

— Увы. Зная, как изготовить ядерную бомбу, мои соотечественники не успели собрать необходимые материалы. Кроме того, одна-две боеголовки, даже если их доставить в Москву или Нью-Йорк, не изменили бы ход войны, а только сделали бы ее еще разрушительнее для моего народа. Мы высчитывали, что увлечение наци высокими технологиями сыграло с ними дурную шутку. Каждая тысяча марок, вложенная в поршневые истребители, даже старый «Ме-109», или средние танки четвертой серии, убивает больше русских или союзных солдат, чем та же сумма, материализованная в реактивном самолете, а также танках «Тигр» или «Пантера». Гитлер смеялся над русскими, которые десятками тысяч клепали самую примитивную авиационную и танковую технику, сажая в нее практически не обученные экипажи, но русская стратегия победила. Фольксштурм не имеет почти никакого оружия. «Четверки» сняты с производства, а обессиленная германская танковая промышленность выдавливает из себя «Пантеры». Глупо. — Видно было, что Курт тяжело переживает ошибки германского руководства и может говорить об этом часами. — Ладно, не будем терять времени. Проверим, как вы усвоили пройденное. Кто такие «Высшие Неизвестные»?

— Мощные духовные силы, что стояли за спиной Гитлера и его команды. Они же — Великие Неизвестные или Верховные Неизвестные.

— Что такое Шамбала?

— Священный город, не видимый непосвященным, средоточие силы и тайных знаний. Он же Шангри-Ла.

— Почему нацистская экспедиция не смогла обнаружить Шамбалу?

— Потому что им суждено открыть путь туда подо льдами Антарктиды.

— Что означает руна «Хайльсцайхен»?

— Это символ успеха и удачи.

Следующие восемь суток ушли на усвоение оккультных доктрин, символики, мифологии и их преломления в реальности Третьего рейха. Курт накачивал себя и подопечного стимуляторами, повышающими работоспособность и улучшающими память, поэтому в сутках получалось не менее шестнадцати рабочих часов. Самое сложное для Никольского заключалось в том, что со второго дня занятия шли исключительно на немецком языке, который до этого был ему знаком далеко не в совершенстве. Шауфенбах и Шейдеман пока не до конца определились с легендой, но при любом варианте посланец высших неизвестных должен чисто говорить на понятном для фюрера языке.

На десятый день Курт объявил отдых, так как нервная система обоих находилась на грани срыва и не воспринимала понуканий стимуляторами. К этому времени в Москву доставили Юрченкова.

Встреча давних товарищей была бурной. В лучших традициях Павел Васильевич до последней секунды не знал, зачем его выдернули из британского экспедиционного корпуса и на самолете переправили в Россию, прокатив над агонизирующей Германией.

— Мог же догадаться, ешкин кот, что подобные чудеса могут случаться только через тебя и твоего таинственного шефа. Ты как вообще?

— Нормально. Пережил ленинградскую блокаду. Потом попал в Третий Белорусский. Меня сорвали из Восточной Пруссии с должности командира гаубичного дивизиона. Как видишь, здесь дослужился лишь до капитана.

— У меня лучше. Попал во французское Сопротивление. Кое-чем англичанам удружил, переправился в Англию в начале сорок четвертого. После Нормандии получил майора. Так что я теперь старше по званию.

— Смир-рна, штабс-капитан!

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

— То-то же. Пошли — отметим. У здешних хозяев запасы отменные, не глядя на военное время.

Курт, свободно чувствовавший себя с Никольским и даже несколько привыкший к нему, в присутствии Юрченкова начал вести себя скованно.

— Знакомься, Павел. Наш третий компаньон — не нацист, но активно им помогал. А теперь на нашей стороне.

Юрченков, не сменивший британскую пехотную форму, подозрительно осмотрел «ненациста». Переход на другую сторону в военное время всегда воспринимается нехорошо, какими бы мотивами ни объяснялся.

— Надеюсь, не позабыл их язык? Меня Курт готовит к заданию в Берлине. Тебя тоже попрошу принять участие. Сам понимаешь, со следующей минуты говорим только по-немецки.

— Яволь. Что за задание?

— Надеюсь, ты не забыл, как в тридцать девятом изображал пророка, возвещавшего успех Германии в польской кампании. Мне предстоит сделать примерно то же самое. Если фрицы не поверят, будет большая беда. Плюс мне хана.

— Это скорее минус, — заметил Юрченков и посерьезнел. — Неделя у нас есть? Простейшим приемам воздействия на публику я тебя научу. А там — как сам справишься.

Многое получилось, но за неделю и даже за десять дней не освоить навыки, коим в театральных училищах готовят годами. Сроки сократил не враг, а Красная Армия, неумолимо перемалывавшая остатки вермахта.

— От Советского информбюро. Юго-западнее города Кенигсберг наши войска вели бои по ликвидации Восточно-Прусской группировки противника. Крупные силы немцев, зажатые на небольшой территории, упорно сопротивляются. Не считаясь с потерями, противник бросает в контратаки пехотные части, усиленные танками и самоходными орудиями…

Шауфенбах появился на даче во время трансляции сводки. Пусть агитационно-оптимистический стиль передач несколько преувеличивает успехи Красной Армии, нет сомнения, что в Берлине считают недели, если не дни до его падения. При этом каждый пытается понять, что делать лично ему после неминуемого крушения Третьего рейха. Пришла пора вмешаться в суету нацистского руководства накануне поражения.

— Занятия закончены, — объявил марсианин по-немецки.

— Да, господин. Я готов, — отрапортовал Никольский.

— За натурального носителя языка не сойдете, но это и не важно. Смесь влияния русского, болгарского и французского языков дает настолько неописуемый акцент, что ни один германский лингвист не определит, откуда вы взялись.

— Меня отправят сегодня?

— Господа, вас отвезут на аэродром, — Шауфенбах повернулся к Курту, фамилию которого Никольский так и не узнал, и к Юрченкову. — В целях безопасности вам не следует знать о деталях предстоящих действий.