Боярин - Роман Галкин

ренегатов движется исключительно верхом, не обременяя себя санями. Впрочем, судя по тому, сколько этих бандитов полегло во время схватки с обозом Светлейшего, лошадей у выживших должно быть с избытком. Данила подтвердил, что слышал многочисленное ржание за пределами двора, когда прятался под сторожкой.

Многочисленные подковы стесали с лесной тропы все неровности, сделав ее более проходимой, и напарник не упустил возможности ускорить темп. Когда доскакали до реки, я чувствовал себя мешком, набитым перемешанными потрохами. Возможно сказывались недавние тумаки, коими меня ласкали подручные генерала и боярина Залесского. Потому я приказным тоном заставил Данилу сбавить скорость, аргументируя тем, что если беглецам вздумается устроить привал, то они услышат топот наших коней издали, а выскочить вдвоем на поджидающую нас вооруженную банду как минимум глупо. А значит ехать надо сторожко, дабы первыми засечь противника. Парень с трудом, но подчинился, хоть и частенько непроизвольно понукал свою лошадь.

Дотемна мы так никого и не догнали. Лишь уже ближе к полуночи, сделав изрядную петлю по полям и подлескам, снова вернулись к реке. Теперь след людокрадов вел по льду вниз по течению.

— Тю-у-у, — с досадой протянул спутник и в сердцах сплюнул на лед.

— Чего ты?

— Да то ж они крепость огибали. Эх, догадаться бы, надо было со стрельцом в Оскол скакать. Давно б уже людокрадов догнали. Да не вдвоем. Небось, воевода отрядил бы казаков. Э-эх…

Я столь досадливое открытие воспринял довольно равнодушно, ибо вымотан был до предела и едва не вываливался из седла.

На автопилоте я собирал сушняк для костра, пока Данила управлялся с лошадьми. Потом ямщик разбудил меня, предложив кружку кипятка, сухарь и вяленую рыбину. Но я отказался и снова провалился в сон под ласковое потрескивание пожираемых огнем дров. Потом меня в очередной раз били. Потом связали и куда-то поволокли. Чей-то надсадный голос кричал, что порубит нечестивцев за сына Ваньку. Другие голоса его успокаивали, говоря, мол, никуда ироды от расправы не денутся, надо только им для начала развязать языки. Потом меня бросили на солому, и я смутно осознал, что лежу в санях рядом с каким-то скарбом. В дороге я периодически то ли терял сознание, то ли просто проваливался в дрему из-за не только физического, но и морального истощения.

Пришел в себя, когда меня снова куда-то волокли, но открывать глаза не хотел, пытаясь таким образом отгородиться от кошмарной реальности.

Скрипнула дверь. Обдало теплом помещения. Меня снова бросили, но теперь вместо соломы я ударился о жесткие доски пола.

— Дмитрий Станиславович? — знакомый голос заставил разлепить веки. Надо мной склонился выпучивший от удивления глаза, воевода крепости Оскол.

В погоню

Сутки напролет я отсыпался, отъедался и приводил в порядок свою изрядно пошатнувшуюся психику. А после баньки, натянув чистое нательное бельишко, я и вовсе окончательно пришел в себя. Побеседовал с воеводой, рассказав о нападении бандитов, но пока умолчав о присутствии с ними боярина Залесского. Узнал о неожиданном столкновении охраняемого десятком казаков обоза с бандитами. Благо те не стали ввязываться в рубку, а, ошеломив казаков неожиданным наскоком, унеслись прочь. В результате столкновения погиб молодой казак, доселе ни разу, не бывавший в сече. Это его отец, приказной казак Григорий Нечаев, рвался ночью порубить нас с Данилой. Почему нас? Потому что, спеша в крепость и наткнувшись на нас, приняли за отставших татей. Самое смешное, все обозные возницы знали Данилу, но в темноте не разглядели его лицо. А подать голос нам не дали налетевшие казаки. Спасибо десятнику, который не дал обезумевшему от горя Григорию нашинковать нас в винегрет.

Впрочем, осознание всей этой информации пришло позже. Весь день, после того, как меня узнал и освободил воевода, я старательно отгонял все мысли, кроме одной, уверяющей, будто все злоключения закончились.

Когда разбудили ранним утром и сообщили, что пора отправляться в дорогу, я старательно пытался вспомнить все вчерашние разговоры. Однако ничего в голове не прояснилось. Куда мне вновь предстоит ехать? Наверняка в столицу.

— Примерь одежку, Дмитрий Станиславович, — воевода протянул мне короткую шубейку из белой дубленой кожи. Такие полушубки я видел в фильмах про Великую отечественную у советских командиров. К полушубку, который оказался впору, я получил мохнатую овчинную шапку. После чего хозяин крепости протянул ножны со слегка изогнутым клинком. — И сабельку прими. А пистоли у сотника спросишь.

— У какого сотника? — не понял я.

— Михайло Волобуева отрядил я во главе полусотни тебе в сопровождение, Дмитрий Станиславович, — пояснил воевода.

Я лишь хмыкнул, подумав о заднем уме Афанасия Егоровича. Отряди он казачков ранее, глядишь, и не случилось бы беды, не угоняли бы сейчас Алену с сопровождающими нас парнями в рабство. Оно конечно я сам от большого сопровождения отказался, но, кто я такой? А воевода он на то и воевода.

— Ну, коли одежа ладна, пора и в путь, — Афанасий Егорыч первым вышел из дома, впустив внутрь морозный воздух.

Снаружи еще царили предутренние сумерки. Зябко передернув плечами, я испытал сильное желание вернуться в тепло, раздеться и забраться под пуховое одеяло. Насмехаясь над моими мыслями, утренний морозец чувствительно щипал кончик носа.

Возле крыльца нас ожидали несколько всадников. Неожиданно легко для своего грузного тела воевода вскочил в седло и выжидательно посмотрел сверху. Я понял, что свободная лошадь предназначена мне. Он что, думает, что я тыщу верст в седле скакать буду? Да я ж себе последние мозги отобью! Однако, протестуя в душе, все же забрался в седло. Кавалькада тронулась.

— Дубль два, — прокомментировал я вторую попытку покинуть крепость.

Воевода вопросительно обернулся на мое восклицание, но я сделал вид, что всматриваюсь куда-то в сумрак.

Первое смутное подозрение шевельнулось, когда я заметил, что мы направляемся не к тем воротам. У башни, которую осматривал в первый день, когда встал после ранения, было людно и, я бы даже сказал, лошадно. Несколько десятков казаков в мохнатых шапках и с ружьями за спиной, горячили коней.

— Михайло, — окликнул воевода.

К нам подскакал казак в таком же, как на мне светлом полушубке, и принялся докладывать о готовности.

— Здрав будь, боярин Дмитрий, — отвлекло меня приветствие еще одного подъехавшего всадника.

С удивлением вылупился на Данилу. Ямщик разве что одет был не как все казаки. На нем стеганый кафтан и войлочная шапка. Но за плечами ружье, а на боку сабля.

— А ты чего это верхом? — спросил я, забыв ответить на приветствие.

— Нешто я б в погоню на санях отправился? — удивился тот.

— Очень уж просился хлопец с тобой в погоню