Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

– Ваше сиятельство, Петр Александрович, а ведь крепость-то вряд ли сдастся, – начал напрямик князь Голицын после того, как они уселись около железной печки, в которой уютно пылали дровишки, подброшенные денщиком. – Неужто не надоели вам вот эти палатки, походные кровати, весь этот неуютный походный быт?

– Нет, не надоели и никогда не надоедят, чувствую в сем свое призвание, князь… Я радуюсь, когда передо мной ставят такие вот большие задачи. Когда у меня войска много, когда я могу руководить, посылая против неприятеля. Мне доставляет большое удовольствие двигать войска туда, где они всего полезнее.

Голицын видел, как глаза Румянцева, только что покрытые словно дымкой усталости, вновь загорелись светлым огнем счастья военного человека.

– Так ведь к Кольбергу на соединение с принцем Вюртембергским идет еще один корпус прусского короля. Тогда снова силы их будут равными нашим, снова они прорвутся и зароются в ретраншементах, и тогда их ничем не выкуришь оттуда. Поймите, граф! Не лучше ли отдохнуть на зимних квартирах, дать отдых и солдатам, ведь много больных… Я слышал, у вас чуть ли не все генералы отбыли по болезни или в Петербург, или в Мариенбург, поближе к Бутурлину, который уже начал давать пиры, и от повседневных застолий все опухли круг него.

– А пусть их! Действительно, устали все от повседневных баталий, а больше – от недостатка всего: и провианта, и фуража, и обуви, и прочей амуниции. Ни днем ни ночью нет покоя. Поверите: то рапорт от Берга, то рапорт от Яковлева, то рапорт от бригадира Краснощекова, и все почему-то прибывают или поздним вечером, или уж совсем ночью. И все не терпит отлагательства в решении, тут же будят меня, недосыпаю вот уже много суток.

– Да, Петр Александрович, на вас лица нет, кожа да кости… Пожалеть надо себя.

– Потом отдохну, сейчас некогда. Вот-вот принц запросит пощады: дезертиры утверждают, что провианта у него совсем не осталось. Да, по сути, и я в таком же положении, все время только о том и забочусь, как бы не остаться без фуража и провианта.

– Бутурлин приказал мне, следуя по дороге к зимним квартирам, забирать все в магазинах, расположенных в разных местах. А что мы не можем для себя употребить и с собою забрать, то оное оставить для корпуса генерал-поручика Румянцева.

– Вот именно. Что вы не можете с собой забрать, то мне отправите или оставите… А по такому бездорожью попробуй отыщи лошадей для доставки провианта и всего необходимого. Ох, тяжкое бремя видеть страдания людей…

– Ну, тут не только об этом следует думать, граф.

Румянцев вопросительно посмотрел на Голицына.

– От Штеттина к Штаргарду движется в немалом числе неприятель. Всем дивизионным командирам приказано наблюдать за ним и рапортовать немедленно Бутурлину о всех его передвижениях. А если неприятель похочет атаковать наши дивизии на походе, каждую по отдельности, то в этом случае маршрут держать ближе к Польше, чтобы побыстрее достичь зимних квартир. Вот так-то разумные люди думают и поступают. Никто зимой не хочет воевать.

– У нас столько сил, столько возможностей разбить неприятеля и взять наконец эту крепость! Бутурлин почему-то поскорее бежит на зимние квартиры. Как будто позабыли свою честь и славу нашего оружия.

– Нет, почему же? Бутурлин оставляет двенадцать тысяч кавалерии, пехоты и легких войск под общею командой генерал-поручика князя Волконского около Познани и по реке Варте. Да и ваши войска усиливает чуть ли не до сорока тысяч.

– Да, сорок тысяч. – Румянцев задумался: цифра грандиозная, если вспомнить, что несколько месяцев назад ему выделили всего около девяти тысяч слабо подготовленных, неумелых солдат и офицеров. Сейчас он может ими гордиться, их не узнать, они стали боевыми, опытными воинами. – Граф Бутурлин лишь выполнял рескрипт Конференции, усиливая мои войска. Но вот он предложил мне главную свою квартиру взять в Керлине. Посмотрите…

И Румянцев показал расположение своих и неприятельских войск на карте, которая у него была все время под рукой.

– Если я отойду к Керлину, то оным я не только неприятелю свой фланг открою, но и магазины и транспорты, идущие с провиантом к корпусу, большой опасности подвержены будут. А так как подлинно известно, что генерал Платен с корпусом движется к Штаргарду, то совершенно твердо можно предположить, что он не оставит в покое нас при отступлении.

– Скорее всего, граф, Платен движется с единственною целью – помочь принцу Вюртембергскому, страждущему от всяческих недостатков: у него нет ни амуниции, ни провианта, ни фуража.

– Да, Платен уже пытался прорваться сквозь мои оборонительные посты, но ничего не получалось. Нет, никуда я не уйду. Столько времени и сил для сокрушения неприятеля потрачено, столько невозможного совершено, что пусть уж еще немножко потерпит их сиятельство господин Бутурлин. Меня поддержат в Петербурге: всем нужна победа. Мне и граф Воронцов писал из Вены, что тамошний двор заинтересован в победе под Кольбергом. Думаю, что через несколько дней здесь произойдут главные события… А я во всем ощущаю недостатки, даже в генералах.

Голицын с недоумением посмотрел на Румянцева: уж в чем, в чем, но в генералах…

– Да, в генералах. Иные из них весьма больны. А ведь вскоре придется, это чувствую я, много маневрировать отрядами, которые могут возглавить только генералы, способные водить войска. Немалое число полков, а командиров не хватает. Просто беда, не на кого положиться.

– А говорят, у вас есть генерал-лейтенант Гольмер.

– По нынешнему времени мне артиллерийский генерал и не надобен. Артиллерии не так уж и много, и фон Миллер вполне справляется со своими обязанностями, толковый, исполнительный офицер, знает свое дело. По малому же числу сей артиллерии нет нужды оставаться генерал-лейтенанту артиллерии в моем корпусе. Мне бы толкового командующего легкими войсками… То был злодей Тотлебен, предательски наводивший на нас прусского короля, то господин генерал-майор Берг, из рапортов которого ничего не поймешь. То сообщает, что неприятель накапливает силы в Штаргарде, то утверждает, что неприятель у Штепниц. Попробуй пойми… Или он каждый эскадрон за неприятеля считает?! А где он подлинно и каковы его истинные намерения, я не знаю и никаких мер не могу принять против него.

– А вы потребуйте обстоятельного рапорта. Пошлите своего офицера к нему, разузнайте…

– Необходимо атаковать Платена в Штаргарде, – твердо сказал Румянцев. – Не давать ему соединиться с корпусом Шенкендорфа. Вот задача генерала Фермора, который обретается в этих пределах… Да ведь скорей уйдет на зимние квартиры, чем ввяжется в какое-либо предприятие, я-то уж его знаю. Фермор подчиняется Бутурлину, так что вряд ли предпримет активные действия.

– Петр Александрович, в Штаргарде трудные переходы через реку, непроходимые болота, дефиле там невозможные.

– Да полно, князь! Насколько мне известно, сия река, через которую переходить надлежит, не очень-то широка, и вы, искусный генерал, знаете о всех способах ее форсирования. Нельзя дробить корпус, когда принц Вюртембергский от голода и другой нужды готов броситься на меня и вырваться из окружения… Дезертиры доносят, что он намерен на днях береговой дорогой к Трептову путь держать со всем корпусом. И для скорейшего оставления сих мест через залив Кольбершдип при деревне Лангенгаген и через Перзанту ниже города делают мосты.