Фридрих Великий - Дэвид Фрейзер

участием русских войск правомерна, хоть и нежелательна; однако теперь все было совсем по-другому.

Политику Франции он считал лукавой. Она, казалось, никак не могла решить, нужен ли ей всеобщий мир, за который выступал Фридрих, или же продолжение войны в той или иной форме, в том или ином месте, ради отдельных целей. На самом деле Франция постепенно подходила к пониманию необходимости всеобщего мира, но некоторые примеры предательства французов, как это понимал Фридрих, в недавней кампании заставляли его держаться настороженно. Тем не менее французы по-прежнему вели военные действия во Фландрии, и король Пруссии с величайшим вниманием следил за их ходом. Он с восхищением наблюдал за маневрами Морица Саксонского и написал ему в октябре 1746 года полное лестных отзывов письмо, подписавшись «votre affectionné ami, Fédéric»[126]. Саксонский, теперь уже маршал, нанес поражение командующему армией голландских государств в мае 1747 года. За ним последовала революция в Голландии, вновь приведшая к власти дом Оранских, вручив им трон штатгальтеров. Теперь французы владели в Нидерландах полной инициативой, несмотря на поддержку Британией австрийцев и голландцев.

С военной точки зрения она была не очень большой, и в июле 1747 года союзная армия — австрийцы, голландцы и британцы под командованием герцога Камберленда — была разбита под Лауфельдтом. «Это научит Камберленда, — писал Фридрих, — отличать смелость (audace) от безрассудства (temertte)». Бытовало мнение, раздражавшее прусского короля, что может быть заключен брак между Камберлендом и его сестрой, Амелией, которая так и не вышла замуж и позднее стала аббатисой в Кведлинбурге. Британцы разочаровались в войне и в значительной мере в борьбе Марии Терезии, что радовало Фридриха. Переговоры, затем увенчавшиеся Экс-ла-Шанелльским[127] договором, начались в январе 1748 года, и в том же месяце Фридрих направил кузену, принцу Уэльскому, восторженное письмо и свой портрет в качестве подарка. Он всегда надеялся, что после смерти Георга II появится возможность наладить отношения между Британией и Пруссией.

В действительности наследником Георга II стал не старший сын, а внук, Георг III, и лишь в 1760 году. И все же в то время был установлен один контакт, который, возможно, мог оказаться полезным в будущем. Британское правительство направило в Берлин в качестве посланника Генри Легга, личного секретаря сэра Роберта Уолпола. Он был лордом Казначейства и Адмиралтейства, готовился стать на несколько лет канцлером Казначейства, включая период Семилетней войны, и рассматривался в качестве самого умелого финансиста своего времени. Легг был уполномочен вести переговоры относительно денег, которые Силезия якобы задолжала Британии, о Силезском займе. Они оказались безуспешными; но Легг имел также задание выяснить у Фридриха его отношение к возможности союза между Британией и Пруссией, когда война будет окончена, то есть после ратификации Экс-ла-Шапелльского договора. Пока они беседовали, но словам Фридриха, «particulier a particulier»[128]. Власти Ганновера постоянно озабочены исходящей из Пруссии угрозой курфюршеству — есть ли для этого основания, хотел знать Лондон. Легг был близким другом Уильяма Питта, будущего графа Чэтэма, занимавшего в то время невысокие должности в британской администрации, но ему предстояло стать духовным лидером британской политики и преданным другом Фридриха. Легг, несмотря на свидетельство[129], что король обошелся с ним не очень хорошо, видимо, оставил у Питта благоприятное впечатление о нем. Он доложил, что Пруссия особенно опасается мощи России.

Территориальные приобретения Фридриха были подтверждены Экс-ла-Шапелльским договором, заключенным Францией и Британией как основными договаривающимися сторонами. К нему с некоторыми сомнениями присоединились их союзники. Скромные цели, ради которых затевалась война, были достигнуты, он всегда ставил перед собой реальные задачи. Британия предприняла новые усилия, чтобы заставить Фридриха в полном объеме принять Прагматическую санкцию, по-прежнему главное устремление Марии Терезии, однако он ответил, что кое-что оставит за собой, поскольку Австрия так и не выполнила перед ним свои обязательства, вытекающие из Дрезденского договора, по которому империя должна гарантировать ему силезские владения. Фридрих ранее согласился принять ее, но ожидал обещанного австрийцами признания. Для него было важно, чтобы ситуация, возникшая в результате силового превосходства Пруссии, осталась неизменной. Австрия была непримиримой. Ганновер — враждебен. Россия представляла растущую угрозу. Франция оказалась неспособной дипломатически использовать сильные военные позиции в Нидерландах в конце войны. Она бы нисколько не сожалела, увидев, что Фридрих вновь втянут в войну с соседями.

Внимание Фридриха к деталям и овладению нюансами европейской дипломатии вызывало уважение, но таило и опасности. Он обладал информацией, которой не имели его чиновники. Поэтому они перед лицом подобной компетентности, соединенной с властным и зачастую нетерпимым характером, стремились строить доклады так, чтобы сообщения совпадали с мыслями короля, то есть говорили то, что он хотел услышать. Письмо, начинающееся словами «vous méritez топ approbation»[130], несомненно, грело сердце посла, однако за этим могло последовать поздравление, что посол разделяет мнение, которое, как всем известно, принадлежит Фридриху. Король умел наводить ужас — неизменное свойство властной натуры — и таким образом подвергался риску уменьшения искренности получаемых советов.

Но он всегда умел внушать любовь, знал, как подсластить пилюлю, если чувствовал, что обидел незаслуженно. «Не сердись так на меня! — писал он ле Шамбрие в Париж. — Черт не так страшен, как его малюют в Женеве! Помни, что если ложное усердие присуще фанатизму, то терпение — атрибут истинного христианина!» Ле Шамбрие сообщил, что говорили во Франции о религиозных воззрениях Фридриха, и король ответил очень резко, но добавил этот смягчающий постскриптум. Тем не менее он держал ле Шамбрие — и всех послов — в определенном напряжении. «Должен тебе сказать, — писал он ему, — что мне надоело читать в твоих депешах почти слово в слово то, что я написал тебе!» Король указал Шамбрие, что тот должен говорить французским министрам; посланник доложил о выполнении задания, но при этом повторил данные ему инструкции. Фридриха было легко рассердить.

Более серьезное послание он написал ле Шамбрие в конце 1748 года относительно ситуации во Франции. Есть ли у французов возможность при всех их огромных ресурсах держать под ружьем большую армию и к тому же стремиться соперничать с Британией на море? Не ослабит ли себя Франция в Европе и дома, стараясь сохранять позиции в Индии и в других местах? Не могут ли во Франции в таком случае рассматривать сложившуюся сегодня в Европе ситуацию скорее как перемирие, а не как настоящий мир? Фридрих со своих позиций мог бы полагать, что Франция, вовлеченная в великое соревнование на море и в колониях, имеет все причины стремиться к миру в Европе, но он так не считал. Напротив, был убежден — до