Петербургская баллада - Дмитрий Леонтьев

Она робко посмотрела на собравшихся в зале и начала рассказ:

— Простите меня за корявость изложения, я не очень хорошо умею говорить… я и писала-то с трудом, слишком больно вспоминать обо всем. Очень страшно и больно. Поэтому такие книги редкость, вот я и решила…

— Сначала фабулу, фабулу расскажи, — прошептал директор.

— Извините, я очень волнуюсь… Меня зовут Семенова Катерина, в девичестве — Колыванова. Мне сорок лет, я родилась в семье рабочего Балтийского завода, мать была швеей. Отец бросил нас, когда мне было три года, училась в ПТУ на швею-мотористку, выбрав профессию матери. Как-то раз к нам на дискотеку приехал парень из центрального района, друг моего соседа. Очень красивый, спортивный мальчик. Станислав Горшков… Он был старше меня почти на десять лет. Мне тогда едва исполнилось пятнадцать, а ему уже было двадцать четыре… Широкоплечий блондин с голубыми глазами, водитель троллейбуса… Он был очень ярким человеком, сразу выделялся из толпы: сильный, волевой, самоуверенный, очень хорошо пел и играл на гитаре, рассказывал занимательные истории…

Он подошел ко мне и пригласил на танец… выбрал из всех девушек именно меня. Я была тогда очень симпатичной: длинноногая, с густой, до пояса, косой, к тому же неплохо одета — мы с мамой сами шили себе… Мы познакомились, разговорились… В тот день он танцевал только со мной. А на следующий день неожиданно приехал с огромным букетом цветов. Мы стали встречаться… Я влюбилась в него безумно, и он сказал, что жить без меня не может, уговорил переехать к нему. У него была однокомнатная квартира в городе. Через два месяца я согласилась. Сначала все было хорошо. Он баловал меня подарками, водил в кино, показывал город, знакомил с друзьями. Полгода счастья… А потом все начало медленно, но неудержимо меняться. Он стал выпивать, все чаще приходил домой заполночь, начались ссоры… Несколько раз он сильно избил меня. Но я любила и все прощала, хотя уже и начала догадываться, что у него появилась другая женщина. Наверное, я просто устраивала его в бытовом отношении: хорошо готовила, стирала, убирала квартиру, никогда ни на что не жаловалась, да и внешне была довольно привлекательной девочкой — на люди со мной было показаться не стыдно.

Когда он был трезвым, то клялся, что любит меня. Жизнью своей клялся… Как-то раз у меня сильно разболелась голова, и, отпросившись с занятий, я вернулась из училища не к сроку… А на нашей кровати лежала размалеванная, толстая бабища лет тридцати, страшная, пьяная, потная… и он рядом с ней… Такой же потный, пьяный до полубезумия. Увидел меня и даже не смутился. Иди, говорит к нам, вместе повеселимся… И я пошла. У меня словно помрачение было. Унижаться так унижаться… Потом он меня на кухню отправил, кофе для них готовить. Я пошла. Через некоторое время он вышел следом, увидел приготовленный кофе и ну хохотать…

Много чего он мне тогда наговорил, только я не слушала… Когда он замолчал, я его спокойно так спрашиваю: «Помнишь, ты мне жизнью своей в верности клялся?» — а сама за спиной нож на столе нащупываю. Он мне что-то обидное ответил, но я даже толком и не расслышала: ударила его в грудь ножом… Раз, другой, третий… Крови много было… Он и закричать-то не смог, только побледнел как смерть и упал навзничь… Тут как раз и бабиша эта на кухню вышла. Увидела нож в моей руке, кровь повсюду, завизжала, из квартиры вон выбежала… А я собрала все таблетки, какие у нас дома были, заперлась в ванной комнате и принялась глотать их без разбору — не хотелось больше жить.

Мечтала, чтобы поскорей весь этот кошмар кончился и чтоб я проснулась, осознав, что это лишь приснилось мне… Меня тошнило, но я продолжала глотать таблетки. Скоро тело стало как ватное, но я все глотала и глотала… Я потеряла сознание, провалилась в какую-то липкую темноту… было очень холодно и страшно… А потом я пришла в себя. Врачи меня с того света вытащили. Оказалось, что эта женщина пришла в себя, вызвала милицию, они взломали дверь, позвонили в «Скорую помощь»… Затем был суд. Я рассказала все как было, просила приговорить меня к смертной казни… только покончить с собой больше не решалась: страшно «там» было, темно. На всю оставшуюся жизнь запомнила. Хуже любого земного ужаса… Суд дал мне девять лет. Отбывала сначала в колонии для несовершеннолетних, затем на взрослой зоне.

Много всего было, как вынесла — сама не знаю… Но вынесла. И жить не хотелось, и умирать боялась. Медленно, очень медленно, приходило осознание того, что я совершила. До конца осознала только лет через пять… И год от года становилось все страшнее и страшнее. Как жить дальше? Как это перенести? На стены бросалась… Но жить как-то надо было. Очень остро поняла, что искупить свою вину я не смогу никогда… Не искупается такое… Но я могу принести в мир что-то хорошее, родить дочку, воспитать ее так, чтобы она не повторила мою судьбу, мужа счастливым сделать, людям помогать, беспомощным, калекам, престарелым… ну, хоть что-то сделать, чтоб в мир кроху добра внести. В бога поверила. Библию читать стала, на свои вопросы ответы искать… Раньше я спрашивала: «Почему эта участь мне досталась? Не кому-нибудь другому, а именно мне?!» А потом молиться стала, что это хорошо, что другие этот грех не познали, что… сложно это объяснить… Когда я прочитала притчу о заблудшей овце, о мытаре и фарисее, появилась у меня крохотная надежда. Нет, не на прощение. Надежда на раскаяние. На возможность раскаяния. Сначала я только боялась. Боялась того, что после смерти ждет, и думала, что если искуплю хоть частично, то, может быть, «там» не будет так темно и холодно, так жутко… А потом почувствовала: неправильно это. Не так я думаю и не так живу. Нельзя так… Недостаточно искупления ради искупления, раскаяния ради раскаяния или, еще хуже, — ради прощения. Последним штрихом стал роман Достоевского «Братья Карамазовы», глава о житии старца Зосимы. Помните, когда человек, совершивший убийство, принародно признается в этом?

Его никто не подозревал, он был на хорошем счету, считался уважаемым жителем города… И тоже очень боялся признаваться. Не за себя, за детей и жену боялся. А старец ему сказал: «Объявите людям. Все минется, одна правда останется. Дети поймут, когда вырастут, сколько в великой решимости вашей было великодушия. Поймут все подвиг ваш. Не сейчас, так потом поймут, ибо правде послужили, высшей правде, неземной». Тому человеку повезло: он умер до суда, и большинство людей даже не поверили его признанию, решив, что сошел он с ума… А я подумала: а что было бы, если бы выжил он, как дальше его жизнь сложилась? Ведь много сейчас таких. Сотни и тысячи. И поняла, что я должна написать эту книгу. Рассказать людям, как я жила до этого и после этого. Может быть, как-то попытаться удержать от падения тех, кто уже совершил злодеяние и не ведает, как быть дальше. Ведь озлобляются они, пускаются во все тяжкие, и у себя последний шанс отбирают, и в мир много зла приносят.

Считают, что люди их не примут обратно, что люди злые… А ведь в Библии сказано, что надо радоваться, когда человек нашел в себе силы для раскаяния и пытается искупить свой грех. Что бог радуется больше о раскаивающихся грешниках, чем о праведниках, не имеющих нужды в покаянии, и даже Христос приходил именно к злодеям и безбожникам, обратить их пытаясь. Что надо радоваться, если человек «мертв был и ожил, пропадал и нашелся». Ведь благожелательное и милосердное отношение к грешнику — это не снисхождение, не попустительство, не оправдание его злодеяния, а надежда на исправление этого грешника, на спасение его души. И люди не злые, они все понимают.