Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек

Да, конечно, под прозрачной рубашкой султанской избранницы невозможно ничего утаить, тем более оружие. Но ведь это и не нужно. Все знают, что последнее время Осман почти не расстается со своим кинжалом даже в опочивальне – тем самым, с янтарной рукоятью. Кёсем полагает, что именно этот кинжал переносит проклятье из поколения в поколение, не давая султанам Блистательной Порты слишком зажиться на этом свете. Она оправдывает Османа – он-де не виноват, виновато проклятье. Она по-прежнему продолжает его защищать и считать своим сыном, даже после убийства Мехмеда. Что ж, это выбор Кёсем.

Но не Хадидже.

Накраситься тоже помогла Кёсем – подчеркивая не столько красоту, сколько болезненность и усталость: более жесткие тени на веках, более широкая полоса под глазами, больше сепии в пудру, чтобы лицо казалось желтоватым и постаревшим, тени под скулы – и вот уже у вчерашней красавицы вид вполне изможденный и несчастный. Не сильно, нет, чтобы Осман не выгнал с порога, ужаснувшись, но чтобы и ни в коем случае не заподозрил неладного, обратив внимание на слишком цветущий и радостный вид горюющей. Тонкий баланс. Наверное, Хадидже сама бы с ним не справилась, перегнув или в одну, или в другую сторону, но Кёсем помогла, удержала, подправила. Из нее получилась бы отличная воздушная плясунья!

Стояла потом, смотрела в спину, хмурилась, как будто подозревала что-то, и Хадидже, которая, удаляясь по коридору, чувствовала ее взгляд между лопаток, хотелось обернуться или хотя бы передернуть плечами, чтобы сбросить его, словно надоедливое насекомое. Кёсем ничего не сказала Хадидже, просто смотрела вслед. А что тут скажешь? Любые слова лишние. Осман – султан, его слово закон, его желания священны. А то, что эти желания, словно весеннее половодье, день ото дня все больше выходят из берегов разумности… что ж, на все воля Аллаха. Наверное, такова общая участь всех правителей Блистательной Порты – рано или поздно утрачивать рассудок. Проклятье золотоволосой роксоланки, сколько поколений минуло, а оно не ослабевает!

Идя привычным путем по длинным дворцовым коридорам и переходам, Хадидже не позволяла себе мечтать. Да, есть крохотная вероятность, что Осману действительно надоели неумелые жены. Только ведь это ничего не значит. Последнее время Осман очень гневен и страшен, даже с бывшими приятелями и соратниками, а слуг так и вообще казнит за любой пустяк – вон недавно приказал запороть до смерти одного, чей вид показался ему недостаточно почтительным.

Может быть, жены тоже не очень почтительны? Может быть, Хадидже удастся ему угодить… И тогда, может быть, все пройдет наилучшим для Хадидже образом, султан останется доволен бывшей хасеки и вернет ей хотя бы малую часть своего расположения…

Нет, почему-то в такой исход сегодняшней ночи Хадидже совсем не верилось. Скорее уж ее позвали, чтобы лишний раз поглумиться, напомнить о скором изгнании. Кому нужны старые наложницы, когда есть молодые? Ну и жены, конечно… Или, возможно, это тонкая месть как раз таки именно жен и издеваться будут они – в присутствии Османа Хадидже не посмеет им ничего сделать, будет беспомощна, как…

Хадидже содрогнулась, не додумав, как кто именно. Да, это, пожалуй, самый страшный вариант – женщины умеют придумать куда более жестокие игры, которые и в голову не придут ни одному мужчине, будь он хоть трижды султан или трижды по тридцать три раза безумен! Что ж, в таком случае останется лишь быть покорной и послушной, низко склоняться перед волей султана, стараться ничем его не прогневить, ибо в гневе он страшен, а тогда точно не удастся не только свершить задуманное, но и попросту уцелеть…

– Мне жаль, что наш мальчик умер… Мне так жаль!

Осман прерывисто вздохнул, устраивая голову поудобнее на животе Хадидже. Но именно вздохнул, а не всхлипнул. Хадидже тоже вздохнула, задумчиво перебирая пальцами его волосы. Шепнула тихо:

– О, мой господин, тебе не стоит об этом печалиться… у тебя еще будут сыновья. Много сыновей…

Ко всему она была готова, когда шла сюда, – к издевательствам, унижениям, к тому, что ее используют и выбросят, как ненужную тряпку, приказав после бурной ночи любовных ласк немедленно покинуть гарем, – но не к тому, что Осман, как мальчишка, будет рыдать у нее на груди, оплакивая их погибшего сына. На какой-то миг ей даже показалось, что все еще можно вернуть и исправить, что все еще может быть хорошо…

Ну да. Кёсем тоже так думала.

И это стоило жизни ее старшему сыну.

– Я так тосковала, мой господин! Позволь же мне угодить тебе еще раз…

Конечно же, он позволил. И не раз. И даже не два. Только вот Хадидже более не чувствовала себя перчаткой. Вернее, нет, не так – перчаткой она ощущала себя по-прежнему, но Осман не был тем, кто достоин наполнить ее своими желаниями и волей. Больше не был. Что ж, значит, так решила богиня, а кто такая Хадидже, чтобы спорить с богиней?

Кинжал с янтарной рукоятью лежал в двух шагах от ложа, на ворохе смятой одежды Османа. Точно с таким же успехом он мог лежать на другом конце подлунного мира…

– Тебе понравилось, мой господин?

– Да… О да!

– Твои слова делают меня счастливой, мой господин… А завтра мой господин позовет свою несчастную рабыню, дни и ночи изнывающую без его драгоценного внимания?

– Да, конечно… то есть нет! Завтра я еду воевать с гяурами! Но ты не расстраивайся, я скоро вернусь, и тогда да, тогда обязательно позову!

Вот, значит, как… Завтра. Так скоро…

С одной стороны хорошо – чем дальше Осман от Дар-ас-Саадет, тем в Дар-ас-Саадет спокойнее. С другой же – слишком скоро… они полагали, что есть еще неделя-другая и есть еще время что-то исправить, предупредить, подготовиться…

Осман заворочался, дрыгнул ногами и сел на ложе, глаза его лихорадочно сверкали, он казался одурманенным, речь сделалась бессвязной.

– Победа! Вот что мне нужно, понимаешь?! Когда я вернусь с победой, мне никто не посмеет возразить! Никто-никто! Они все у меня попляшут! Никто не смеет указывать султану, что ему делать! Никто!!!

Если он вернется с победой, его никто не сумеет остановить…

– Конечно же, мой господин. Ты султан, они должны подчиняться и радоваться любым знакам твоего внимания.

– Вот! Ты одна меня понимаешь, а они… они только и знают, что указывать! Делай то, не делай этого! Грязные псы! Но ничего… вот вернусь с победой – и всех их к ногтю! Всех!

– Конечно, мой господин… ты султан, на все твоя воля.

– На все воля Аллаха, глупая женщина!

– Конечно, мой господин…

Он встал, потянулся – темная фигура на фоне стремительно светлеющего окна. Сердце пропустило удар, а потом забилось о зубы: Хадидже и не заметила, что ночь уже кончилась, ну, или скоро кончится, а она так ничего и не успела…

Первым делом Осман надел пояс с оружием, прямо на голое тело. Поправил кинжал, привычно погладив янтарную рукоять, словно приласкал любимца. Хадидже облизнула внезапно пересохшие губы: