Джон Рид - Теодор Гладков

У меня контракт с Макмилланом на издание книги, но Государственный департамент отобрал все мои бумаги, когда я вернулся домой, и по сей день отказывается вернуть мне что-либо, хотя и обещает сделать это «после тщательного просмотра». Это тянется уже больше двух месяцев.

Я до сих пор не имею возможности написать ни одного слова для величайшей в моей жизни повести и одной из величайших во всем мире. Я заперт. Может быть, вы знаете что-либо относительно того, когда мои бумаги будут возвращены мне. Если я не получу их в ближайшее время, будет поздно. Макмиллан не издаст книгу.

Недавно я был арестован в Филадельфии за попытку произнести речь на улице, и в сентябре меня будут судить по обвинению в «побуждении к бунту, побуждении к грабежу и разбою и побуждений к мятежным суждениям».

…С моей почкой неладно… Мать ежедневно присылает мне письма с угрозой покончить самоубийством, если я буду продолжать позорить имя семьи. Мой брат на следующей неделе отправится во Францию. Я верю, что интервенция в Россию провалится».

Интервенция… 24 мая 1918 года в Мурманском порту бросил якорь крейсер американского флота «Олимпия». Бряцая снаряжением, на берег сошел батальон морской пехоты.

Теперь даже самые завзятые оптимисты считали, что вторжение в Россию крупных контингентов американских войск — вопрос дней. Протестующие попадали под действие все тех же законов о шпионаже.

Риду было по-настоящему больно и стыдно за родную страну, начавшую свою историю сто пятьдесят лет назад восстанием против иноземного владычества и дошедшую теперь до позорной роли международного полицейского.

Его обвиняют в том, что он «плохой патриот»?

Рид принял вызов:

— Если у нас сажают в тюрьму людей, которые протестуют против интервенции в России и защищают республику рабочих в России, я буду счастлив и горд тем, что буду привлечен к суду…

Юджин Дебс, один из немногих руководителей Социалистической партии, оставшийся верным своему интернациональному долгу, выступил 16 июня в Кантоне с резкой антивоенной речью. Его гневные слова стали мгновенно известны тысячам людей во всех штатах. Дебсу предъявили обвинение в измене родине, ему угрожали линчеванием. Дебс продолжал хладнокровно выступать…[21]

Джон Рид и Арт Юнг демонстративно поехали в городок Терр-Отт, штат Индиана, где жил Дебс, и провели у него в гостях День благодарения[22]. «Патриоты» называли Дебса предателем. Рид, вернувшись в Нью-Йорк, написал очерк «С Джином Дебсом в день четвертого июля», в котором заявил, что Дебс бесстрашный и непоколебимый человек, горячо любящий свой народ.

После встречи с Дебсом Рид выступил еще на нескольких митингах, и все они оканчивались одинаково — вмешательством полиции, арестом, очередным штрафом.

Потом Рид и Юнг поехали в Чикаго, где уже четыре месяца продолжался процесс над Большим Биллом и его товарищами — уоббли. В результате этой поездки Джек написал, должно быть, свой самый лучший очерк — «Социальная революция перед судом».

…Большой внушительный зал: мрамор, бронза, позолота. Над одним из окон — цитата из Великой хартии: «Ни один свободный человек не может быть схвачен, взят под стражу, лишен… свободы либо объявлен вне закона, изгнан или каким-нибудь другим образом ущемлен в своих правах, кроме как по судебному приговору или же по законам страны».

На возвышении — кресло судьи. Слева от него — места для свидетелей обвинения и присяжных. За перегородкой, отделяющей суд от публики, — длинный стол для корреспондентов. Их десятки, не только американских, но и иностранных. Среди них Джон Рид и Арт Юнг.

За огромным столом сидит маленький, высохший человек с пергаментным, изможденным лицом. Как угли, горят глаза, перекошена щель — рот. Это судья Лэндис. Говорят, судья справедливый человек. Это он оштрафовал на тридцать девять миллионов долларов «Стандард ойл компани». И не его вина, что ни один из этих миллионов не был выплачен. Судья демократичен: он распорядился не вставать при своем появлении, разрешил подсудимым снимать пиджаки, ходить по залу и читать газеты. По его указанию около скамьи подсудимых ставят плевательницу, чтобы те могли жевать табак.

Рид записывает в блокноте: «На долю этого человека выпала историческая роль — судить социальную революцию. И он выполняет ее как джентльмен».

Судья стучит молотком по столу, и в зал вводят подсудимых. Их девяносто с лишним. К ним присоединяются их товарищи, выпущенные до суда под залог.

Юнг быстро зарисовывает подсудимых, судью, присяжных.

На первом листе ватмана энергичными, выразительными штрихами — портрет Большого Билла с лицом, напоминающим обветренную скалу.

Рид торопливо испещряет стенографическими крючками свой блокнот: «Что же до подсудимых, то я не думаю, чтобы когда-либо в истории можно было наблюдать подобное зрелище. Их сто один человек — лесорубы, сельскохозяйственные рабочие, горняки, журналисты. Сто один человек, верящий, что богатства всего мира принадлежат тем, кто их создает, и что рабочие всего мира должны завладеть тем, что им принадлежит.

Сотня сильных людей… Все они люди широких просторов, среди них есть твердые, как скала, подрывники, есть лесорубы, жнецы, портовые грузчики — словом, парни, исполняющие самую тяжелую работу на земле. С ног до головы их покрывают рубцы, следы изнурительного труда, и раны, полученные в борьбе с ненавистным обществом. Люди эти не боятся ничего… Трудно было бы собрать во всей Америке группу в сто один человек, более достойную олицетворять социальную революцию».

От первого до последнего удара судейского молотка процесс проходил, как одна из битв классовой войны.

Ироническими вопросами Билл Хейвуд довел прокурора Небекера до белого каления. Потеряв выдержку, прокурор стал злобно выкрикивать:

— Карл Маркс — отец зловреднейшей теории, в которой корни ИРМ нашли себе благодатную питательную среду! Система наемного труда установлена законом, и всякое сопротивление ей есть сопротивление закону. Там, где господствует закон, человек не имеет права на революцию!

Тут даже судья Лэндис, к удовольствию подсудимых, резонно заметил:

— Ну, это зависит от того, сколько людей может закон привлечь на свою сторону.

Наступил черед свидетелей обвинения. Они были явно не на высоте. Шерифы и охранники с угольных копей в Пенсильвании по простоте душевной рассказали, как они арестовывали членов ИРМ и разгоняли их митинги, не имея на то полномочий. Да и слишком уж выразительно выглядели эти минотавры с грубыми, зверскими лицами. Слишком явно, хотя и невпопад, пытались они угадать, что нужно от них прокурору.

Сорвался один из главных козырей обвинения. Накануне процесса власти широко разрекламировали приезд в Чикаго бывшего губернатора Аризоны Тома Кэмпбелла, якобы располагающего чемоданом документов в доказательство того, что ИРМ находилась на содержании у кайзера. Целый месяц Кэмпбел ждал, когда его вызовут в суд для дачи свидетельских показаний. Когда этот день, наконец, пришел, Кэмпбелл неожиданно объявил через газету, что пресловутый чемодан у него украл на вокзале член ИРМ, переодевшийся носильщиком!