Убийство по Шекспиру - Лариса Соболева

— Что-то не хочется нюхать.

— Мне тоже, — упредив предложение Петровича понюхать, отказалась Оксана.

— Ну и ну! — поразился Степа. — Выходит, хочешь поймать кайф — наклонись вниз и бери?

— А вот коньяк Башмаковых чистый. Мы не обнаружили дополнительных веществ в этом коньяке, поэтому апробировали его на крысах. Они просто опьянели и спят.

— И где логика? — пожал плечами Степа. — Почему нет яда в коньяке Башмаковых?

— Полагаю, преступник забыл напичкать ядом коньяк, предназначенный семейству Башмаковых, — сказал Петрович.

— А почему он пользуется разными отравляющими средствами, у вас нет предположения? — спросила Оксана. — Правда, зачем мудрить?

— Черт его знает, — озадачился Петрович, почесывая затылок. — Думаю, дело в его исследовательском интересе. Не понимаете? Ну он, например, хочет посмотреть, как разные яды действуют на человека. Не смотрите так удивленно, подобные случаи тоже имели место. В Великобритании в двадцатом веке жил один мальчуган… как же его… ах, да! Грэхем Янг! Вундеркинд по ядам! Представьте хорошенького мальчика из добропорядочной английской семьи, чистенького, аккуратного. А мальчик родился убийцей! Каково? Он имел дома лабораторию, ставил опыты на животных. А в четырнадцать лет отравил одноклассника, затем мачеху, отца и всех, кому удавалось подсыпать сурьмы. Ему было интересно наблюдать во всех подробностях за наступлением смерти от яда.

— Ужас! — передернула плечами Оксана. — Наш отравитель, выходит, ставит опыты на… не могу подобрать слово… наверное, на выживаемость?

— Любопытная мысль, — обрадовался Петрович. — Не зная точного воздействия того или иного яда, он как бы дает шанс выжить. В самом деле, не станет же жертва пить весь коньяк сразу! Выпьет немного, почувствует себя плохо, вызовет «Скорую»…

— А Галеев и Виолин сразу дуба дали, — по-милицейски прямо сказал Степа. — О, нам пора. Спасибо, Петрович.

— Вам бы книгу написать о ядах, — прощаясь с Петровичем, проговорила Оксана и направилась вслед за Степой.

— Давно созрел, — донеслось вдогонку. — Вот уйду на пенсию и накатаю трактат тома на три, а то и на четыре.

Оксана была «без колес», потому обрадовалась, когда Степа открыл дверцу милицейской машины:

— Отлично! Не терплю общественный транспорт. Интересно, в УВД за всеми оперативниками закреплена машина?

— Нет, за избранными, — пошутил Степа. — Толян, гони в театр. Мда, мне в какой-то момент показалось, что наш Петрович тронулся на ядах. А где твоя тачка?

— Мотор барахлит, — ответила она. — Позвонила бывшему, чтоб оказал спонсорскую помощь, мне же некогда. Сегодня ребенка в сад отвозила — сплошной кошмар. В трамвай не втиснешься, автобусы переполнены, от мужиков несет перегаром, тетки злые…

— Да, тяжелая у тебя житуха без колес, — согласился Степа, но иронично. — Лошадь заведи, она без мотора. Опять же сено не бензин, обойдется дешевле, и к мужу не придется обращаться.

— А мне, может, нравится доставать его, — буркнула Оксана под нос, глядя в окно. — Ты лучше скажи, почему наш отравитель не предоставил шанса выжить Ушаковым? Обоих уложил наповал.

— Не скажу, — нахмурился Степа. — Честно признаюсь: мозги мои канкан выплясывают.

— Что это значит?

— В голове одно мелькание из бутылок, трупов, свидетелей и подозреваемых одновременно. Теперь еще и мухоморы да жабы полезли в компанию. Ничего не понимаю. Кажется, я на себя много взял, думал, раз-два и в дамках. Лавры Пуаро не давали покоя.

— Не вздумай меня бросить, — погрозила пальцем Оксана.

— И не мечтай, — ухмыльнулся Степа. — Я, можно сказать, задет за живое. Чтоб мы с тобой не разгребли происки каких-то артистов? Такого быть не может.

— Уф, успокоил, — улыбнулась она. — Знаешь, Степан, у меня тоже голова кругом идет. В этом море информации утонуть можно. А тут начальство долдонит: «Четыре трупа за неполную неделю на одном объекте — абсурд. Приложите все силы, но чтобы больше ни одного трупа!» Это уже сегодня меня распекали с утра пораньше. Ух, была б моя воля, я бы загнала всех театральных деятелей в пыточную камеру и добивалась бы признания с помощью испанского сапога: кто из вас, господа, естествоиспытатель?

— Не кисни, — сказал Степа. — Может, мы не в ту сторону гребем? Ладно, посмотрим, что нам сегодняшний день принесет. А мы не зря в открытую идем? Явимся на сбор труппы…

— Брось, Степа. Какой смысл делать тайну из того, что давно уже не тайна? Да и отравитель, надеюсь, проявит себя. Это же человек, а человек, видя, что его обкладывают со всех сторон, допускает ошибки.

У входа в театр их ждали два оперативника, присланные на подмогу Волгиной.

Юлиан Швец не пристроился возле Эры Лукьяновны лицом к труппе, а сел в первом ряду, что для него представляло некоторые неудобства. Затылком чувствовать настроения — это одно, а ловить из-под очков невысказанные мысли — это абсолютно другое. Но сегодня он оставил Эру наедине с труппой, она заслужила барахтаться, как лягушка в молоке. Что ж, пусть попробует сбить сметану.

Перемещение Юлика — характерный признак, что между ним и директрисой произошла крупная размолвка. Актеры тайком переглядывались, указывали глазами на директора и Юлика. Лицо Эры Лукьяновны тоже несло на себе печать размолвки — в таких случаях кожа приобретала желтушный оттенок, глаза тускнели, углублялись морщины. Когда же они мирились, Эра на глазах менялась: чертовски молодела, сразу сбрасывала лет пятнадцать. Но что любопытно, труппа в моменты размолвок выжидающе и злорадно замирала в надежде, что долгожданное счастье наступило навсегда. Несмотря на лютость помещицы — а во время ссор с Юликом Эра лютовала вовсю, — актеры, ошибочно приписывая причины упадка театра ее альфонсу, надеялись: стоит его убрать, и она переменится. Как сказал перед уходом Гурьев, муж Карины: «Надежды юношей питают, она не станет другой, горбатого могила исправит». И он оказался прав. Однако в благословенные времена ссор Эра спускалась с заоблачных высот, начинала советоваться с некоторыми актерами. Как раз эти ее демократические порывы и дали повод думать, что она другая, а зверюгой делает Эру Юлик. Потом парочка мирилась, жизнь опять входила в прежнее русло.

Обо всем этом думала Клава, сидя в последнем ряду и рассматривая спины коллег.

Эра Лукьяновна встала. Ее маленькие глазки метнули иглы недоброжелательства в каждого члена труппы, кроме Юлика, его она попросту игнорировала. Собственно, о каком доброжелательстве может идти речь, когда в театре происходят убийственные события? Эра Лукьяновна получила по почте подарок. Хорошо, что ее предупредила следователь, не стала даже вскрывать бандероль, боясь бомбы. Кто-то из них, артистов, прислал бандероль, а в ней, без сомнения, смерть. Тут еще новость: снимать ее собираются! Вечером сообщил надежный человек все подробности совещания в Белом доме, на котором обсуждался театральный вопрос. Однажды ее хотели снять, но она мэру заявила, что выбросится из окна, ибо без театра жить не может, он уступил. Сейчас ситуация во много раз хуже, угрозы вряд ли подействуют, но Эра намерена бороться! Она намерена доказать, что, несмотря на передряги, театр функционирует.