Астронавт. Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной - Майк Массимино

— Сэр, вы будете платить наличными или картой? Сэр? Сэр? Эй?!

Я достал свой бумажник, но полностью забыл, зачем пришел в магазин. Просто стоял и смотрел в пространство. Одна наша соседка, Тереза Харриган, стояла в очереди за мной. Она обошла меня, взяла мой бумажник и заплатила кассиру, сказав:

— Будьте добры к этому человеку. У него сегодня тяжелый день.

Я поблагодарил Терезу, взял пакеты и ушел. Странно, что я помню именно это.

Я оставил молоко дома и поехал в аэропорт. Прикрепленные офицеры и группа астронавтов уже были там. Когда приземлился самолет с мыса Канаверал, мы помогали всем родным погибших получить багаж и сесть в машины. Жена Рика Эвелин сидела на пассажирском сиденье минивэна. Она опустила окно со своей стороны, и я сказал, как мне жаль, что все так произошло. Она взяла меня за руку и проговорила: «Ты знаешь, как Рик тебя любил. Он любил тебя так сильно». Она словно пыталась утешить меня. Вот такими они были, Рик и Эвелин.

В час дня НАСА сделало официальное заявление, подтверждающее гибель «Колумбии» и ее экипажа. Час спустя президент Буш выступил с речью из Белого дома. В 15:20 было объявлено, что все последующие полеты шаттлов отменяются до окончания расследования катастрофы. Мы знали, что так и будет, но теперь это было объявлено официально. Дон Петит и другие астронавты на какое-то время застряли на МКС. Я был приписан к Дону как отвечающий за действия в непредвиденной ситуации. Дон был очень близок с Уилли МакКулом. Петит придумал шахматную доску, на которой фигуры держались на липучке, так что в такие шахматы можно было играть в космосе. Они с Уилли вели партию, посылая друг другу ходы по электронной почте.

Уехав из «Эллингтона», я поехал к Дону и провел несколько часов с его женой Микки и их мальчиками-близнецами, которым было около года. Муж Микки был на высоте 400 км в космосе, и его возвращение домой откладывалось на неопределенный срок. Мы знали, что астронавтов со станции могут доставить на Землю на «Союзах», но все же ужасно было сидеть здесь и задаваться вопросами, на какое время Дон там застрял, будет ли безопасно лететь назад. К тому же возвращение астронавтов домой было только частью проблемы, требующей немедленного решения. Всё на станции — работы по сборке, доставка запасов и экипажей — было завязано на полетах шаттлов. Теперь судьба проекта была под вопросом. На следующее утро я летел в Феникс, чтобы забрать мать Рика Хасбанда Джейн и его младшего брата Кита и привезти их в Хьюстон на памятную церемонию. В Фениксе я провел с ними всю ночь, пытаясь успокоить их, как только мог, и рассказывая все, что знал о происшедшем (а знал я тогда немного). Я вернулся в Хьюстон вместе с родными Рика и удостоверился, что они разместились в отеле. Во вторник в Космическом центре имени Джонсона состоялась памятная церемония. Народу было так много, что нам пришлось провести ее снаружи, на лужайке. В воротах было столько цветов и венков, что машины с трудом проезжали через них. Президент Буш приехал и произнес речь. Над головами собравшихся торжественным строем, в котором в знак скорби о нашей общей утрате было оставлено пустое место, прошли самолеты. Один из них взмыл в небеса, чтобы почтить память погибших. В «Парнях что надо» был эпизод с такой же церемонией, но именно эту часть фильма я был бы рад не переживать на своем собственном опыте. После общей церемонии пришло время для частных. Я был на похоронах Майка и на похоронах Рика. Так много погребальных церемоний шло друг за другом, что я просто физически не мог побывать на всех.

Похороны Илана должны были состояться в Израиле. Нескольких человек попросили поехать туда, чтобы представлять НАСА. Офицером, отвечающим за действия в непредвиденной ситуации, приписанным к Илану, был Стив МакЛин. Они поехали с женой. Мы с Каролой поехали тоже. В тот день, когда мы прилетели в Тель-Авив, публичная памятная церемония, которую проводили израильские ВВС, состоялась в аэропорту Бен-Гурион. На ней присутствовали все крупные политики Израиля: Шимон Перес, Ариэль Шарон, Биньямин Нетаньяху. На следующий день Илана похоронили в мошаве Нахалаль, маленькой деревушке неподалеку от Назарета. Кладбище находилось высоко на холме, и могила Илана была на его вершине. Стоя около нее, можно было видеть всю долину — это было почетное место. Службу проводил главный раввин Израиля, в конце ее мы подошли и положили камни на могилу Илана.

До этого дня Илан был моим коллегой, хорошим другом и парнем, с которым я играл в фрисби. Только на похоронах, когда я увидел масштаб поминальных церемоний и целую нацию, скорбящую по своему герою, я осознал, что́ Илан значил для израильтян. Я увидел, почему выбрали именно его. Он обладал необходимыми навыками пилота и инженера, но одновременно он был человеком, который представлял все лучшие качества своих соотечественников. Его личность и темперамент подходили для того, чтобы можно было использовать его для полета в космос.

Мечтой Илана было принести мир на родную землю. Он всегда давал понять, что является представителем Государства Израиль — не только евреев, но и мусульман, христиан и всех остальных. Полет в космос — это одна из немногих вещей, которая объединяет нас как человеческих существ. Американцы, русские, японцы — как только вас назначают в полет, больше не имеет значения, какой флаг вы носите на своем плече. Мы работаем вместе, потому что цель, к которой мы стремимся, важнее любых политических конфликтов. До того как «Колумбия» развалилась на части над Восточным Техасом, Илана готовились встретить дома как героя. Он собирался использовать эту славу, чтобы рассказать своим соотечественникам историю космоса, дать им общую цель, что-то, что объединяло бы их. Потеряв Илана, мы потеряли не только великолепного пилота, любящего мужа и отца, хорошего друга. Мы потеряли человека, который мог изменить к лучшему жизнь в очень сложной части нашего мира.

Через пару месяцев церемонии в память погибших астронавтов закончились, и всенародная скорбь прекратилась вместе с ними. Жизнь людей двинулась вперед. Но в Отделе астронавтов было не так-то просто оставить прошлое позади. Недели, месяцы и годы после катастрофы мы поддерживали отношения с родными и близкими экипажа «Колумбии». Мы с Кентом Ромингером летали на Т-38 в Амарилльо, чтобы съесть кусочек пирога с матерью Рика Хасбанда. Я постоянно звонил ей, чтобы узнать, как у нее дела. Другие астронавты делали то же самое для других семей. Эти чувства братства и солидарности, которые я ощутил, когда был болен мой отец, действительно работают, особенно когда дело касается детей. Через несколько недель после катастрофы девушки-скауты устраивали танцы для девочек и их отцов. Я шел с Габби, но дочке Майка Андерсона теперь пойти было не с кем. Стив Робинсон, один из астронавтов из того же набора, что и Майк, был холостяком 40 с чем-то лет, и детей у него не было. Он надел костюм с галстуком и повел девочку на танцы. Помню, я сказал ему:

— Стив, ты очень великодушен.

— Шутишь? — ответил он. — Да это самое лучшее свидание, которое только у меня было! Для меня честь быть здесь.

Так чувствовали мы все. Ничего из того, что мы могли сделать, не могло вернуть детям родителей, но мы следили за тем, чтобы на их школьных постановках пьес, бейсбольных играх и вечеринках по поводу дней рождения был кто-то вместо навсегда потерянных отцов и матерей. Мы с Каролой и детьми были особенно близки с Роной Рамон и детьми Илана. На пару лет Рона решила остаться в Хьюстоне, чтобы не нарушать жизнь детей еще больше. Но это означало, что теперь ей предстояло растить одной четверых детей в чужой стране. Через пару месяцев после крушения была бар-мицва[42] у Таля, второго сына Рамонов, и мы все пришли, чтобы помочь и поддержать. Когда старший сын Илана Асаф получил награду как один из лучших учеников девятого класса, Рона не смогла прийти на церемонию, поэтому пришли мы с Каролой и смотрели, как мальчик получает свою медаль, а потом повели его есть суши. В такие моменты мы старались быть рядом и делать то, что в наших силах.