Танцующая с лошадьми - Джоджо Мойес

Владелец галереи был того же мнения. Он хотел выставить работу, сказал он Маку. Она ему очень понравилась. Часть Лондона, которая исчезает, сказал он. Как дети и лошади Дублина. Только лучше. И предложил цену за каждую фотографию, от которой Мак выпучил глаза.

– Выставка откроется, возможно, в марте, если вы не против, но эти копии – ваши. Я подумал, вам будет приятно на них смотреть…

Последовало долгое молчание. Мак нечасто бывал растерян, но сейчас чувствовал себя именно так. Наверное, я перегнул палку. Но я лишь хотел напомнить ему о том, что он потерял. Он боится, что я ее эксплуатирую. Какое право я имел являться как лорд Щедрость и вторгаться в чужую жизнь, решая, на что должен смотреть старик, коротая время? Развешивая все эти фотографии по стенам – мир, которым он не может наслаждаться. Указывая ему на его беспомощность.

Мак прислонился к стене:

– Если это не то, я могу…

Старик подозвал его. Мак нагнулся, старик взял его руку и пожал. Его глаза увлажнились.

– Merci, – прошептал он хрипло. – Merci, Monsieur.

Мак с трудом сглотнул.

– Не за что. – Он выдавил непринужденную улыбку. – На следующей неделе еще поснимаю.

И только тогда обратил внимание на Сару. Обычно она мало говорила. Она по-прежнему прижималась к деду, обвила его руку, будто хотела сказать, что не хочет вновь оставлять его одного. Закрыла глаза, отвернулась. Слеза скатилась по щеке, высвеченная безжалостно ярким светом. Она выглядела совершенно несчастной.

Она была такой замкнутой, такой практичной девочкой, настолько занятой своей лошадью, что Мак иногда забывал, какой одинокой она могла себя чувствовать. Насколько ей не хватает дедушки, с которым она провела детство. Ему снова стало неловко, и он бросил голубой пластилин в сумку.

– Ладно. Сара, буду ждать тебя внизу. Через пятнадцать минут?

Он положил фотографию в рамке на кровать и вышел. Его преследовало видение: сбитый с толку, старик подносит дрожащую руку к волосам внучки, а она утыкается ему в плечо, стараясь скрыть слезы.

Я далек от мысли, что из-за того, что животное не выполняет все эти элементы идеально, его следует тотчас признать негодным, поскольку многие лошади не справляются поначалу не по причине отсутствия способностей, но из-за желания набраться опыта.

Ксенофонт. Об искусстве верховой езды

Несколько лет назад, когда Мак и Наташа только въехали в свой новый дом, их район можно было описать, с известной долей оптимизма, как «перспективный». Тогда она подумала, что реализации перспектив придется ждать довольно долго. Улица отличалась однородной обветшалостью. Три четверти домов не видели краски минимум пять, а то и десять лет. На проезжей части без желтой разметки стояли кузова автомобилей без колес, опираясь на кирпичи. Молодые семьи разъезжали по своим делам в помятых малолитражках с открывающейся вверх задней дверцей.

Викторианские дома с осыпающейся штукатуркой стояли с отступом от красной линии, перед ними расположились небольшие палисадники: живые изгороди из бирючины, укрытые брезентом мотоциклы, мусорные баки с разнородными съезжающими крышками. Наташа часто останавливалась поболтать с соседями: с мистером Томкинсом, пожилым художником из Вест-Индии, с Мейвис и ее кошками, с семьей из строительно-жилищной ассоциации[41]с восемью малолетними детишками. Они были дружелюбны, охотно говорили о погоде, интересовались, как идет ремонт дома у Мака, спрашивали, знает ли она о планах устроить парковку для местных жителей или переезде буддийского центра на главную улицу. Как любой уголок в столице, этот отличало чувство сообщества.

Теперь мистера Томкинса не стало. Мейвис давно похоронили, строительно-жилищная ассоциация продала свою долю, а ее жильцы отбыли бог знает куда. Почти все дома покрашены в фарфорово-белый, трещины аккуратно зашпаклеваны, входные двери разноцветные – краска из «Фарроу энд Болл». Тщательно подстриженные тисы или лавровые деревья украшали каждое крыльцо, половина палисадников превратилась в подъездные дорожки, мощенные булыжником, или были огорожены новенькими чугунными оградами. У домов припаркованы огромные сверкающие «мерседесы»-внедорожники. Усталые работники умственного труда, спеша в метро, приветствовали друг друга кивками. Необходимость выплачивать ипотечные кредиты не оставляла им времени ни для чего другого.

Это была теперь богатая улица, а уцелевшие ее прежние строения с облупившимися окнами и тюлевыми занавесками были как бельмо на глазу, как напоминание об ушедших временах.

Наташа понимала, что с финансовой точки зрения она выиграла, когда улица приобрела более благородный вид, но расслоение общества беспокоило ее. Отражая положение обитателей, улица стала маленьким оазисом среднего класса с амбициями, в то время как жилые массивы вокруг остались мрачными, грубыми и угрожающими на вид. Их населяли люди, сохранявшие все меньше и меньше шансов выкарабкаться.

Два этих мира почти не пересекались. Почву для их встреч предоставлял разве что криминал – угнанная машина, кража со взломом, украденный в мини-маркете кошелек; сфера наемного труда – у всех, естественно, были уборщицы или няни; профессиональные вопросы – Наташа представляла двенадцатилетнего ребенка, чьи родители-алкоголики выгоняли его из дому.

Все эти мысли пришли ей в голову, когда она въезжала в жилой массив Сандаун, минуя подожженные автомобили и тусклые уличные фонари. Сара молча сидела рядом, сжимая в руке ключи. После выхода из дедушкиной палаты она не проронила ни слова, и Наташа не предпринимала попыток начать разговор, не оправившись от потрясения. Она не могла осознать, во что они ввязались, пока не увидела старика, чья шея покоилась на подушках, а лицо было перекошено.

– Он держится молодцом, – весело сказала медсестра неврологического отделения. – Мы проделали большую работу, Генри, не так ли?

– Анри, – сердито поправила ее Сара. – Его зовут Анри. Он француз.

Когда Наташа проходила мимо, медсестра удивленно подняла брови.

– Как долго, по-вашему, он еще пробудет здесь? – Наташа догнала медсестру, пока Сара здоровалась с дедушкой.

Та посмотрела на нее как на умственно отсталую:

– Он перенес инсульт. Никто не может сказать, как долго это продлится.

– Но вы наверняка можете предположить. Речь идет о днях, неделях, месяцах? Мы заботимся о его внучке, нам хотелось бы иметь представление.

Медсестра обернулась. Сара прибиралась: поправляла постельное белье, разговаривала с больным. Он внимательно смотрел на нее.

– Вам следует поговорить с его лечащим врачом, но могу сразу сказать: речь идет не о днях. И не о неделях. Он перенес тяжелейший инсульт, и реабилитация – это долгий процесс.