Королевская кровь. Стальные небеса - Ирина Котова

Мы долго ехали к Вейну – охрана осторожничала, и я дремала, то и дело распахивая глаза и снова погружаясь в болезненные видения.

Мне снились зеленые жаркие луга у далеких Милокардер – те, куда выводила дверь из дома Люка, – мне снился Люк, обнимающий меня горячими руками и шипящий на ухо «злая девочка», мне снилось, как мои брачные браслеты обратились в змей и вцепились мне в ладони.

– Вот это да, – услышала я приглушенный голос Энтери. – Как силой отца нашего пахнуло…

Мне снился большой серебряный змей, лежащий на горе драгоценностей – будто бы все камни из моих шкатулок многократно преумножились и стали его ложем, и видела я среди них и ту самую сапфировую нить, – а змей, корчась, сбрасывал старую шкуру, как поношенный чулок, и так невыносимо больно было ему, что и я чувствовала эту боль и кричала во сне, пока мне на лоб не легла прохладная драконья рука и не услышала я слова на незнакомом языке, после которых окончательно провалилась в сон.

* * *

Генералу Ренх-сату уже пятый день поступали донесения о слухах, которые ходили среди простого люда, живущего за фортами: что хозяин непокорных земель, колдун Дармоншир погиб, что замок его и укрепления на границе герцогства остались без защиты. Слухи эти подтверждались словами захваченных лазутчиками вражеских солдат. И сейчас тиодхар Ренх-сат, приказавший своим войскам после разгрома отступать, дабы дождаться подкрепления от столицы и с новыми силами (и знаниями) ударить, смести неподдающиеся укрепления, выжидал.

Ему, прошедшему столько битв и пережившему столько хитрейших противников, слишком легким казалось избавление от колдуна и его дивных помощников, состоящих из воды и воздуха. И даже то, что рванувшая было за его войсками армия дармонширцев замедлилась, а потом отхлынула обратно к фортам, и то, что разведчики на раньярах каждый день наблюдали, как расширяют солдаты защитные полосы перед стеной, не убеждали его атаковать.

– Это может быть ловушкой, – сказал он своим военачальникам. – Заставить нас, пока не набрались мы еще сил, напасть снова и разбить нас по частям.

Ренх-сат занял опустевший графский замок на середине пути между столицей и Дармонширом и опытной крепкой рукой собирал вокруг армию, усиливал ее, велев потрошить военные склады местных, а тем нейрам, которые уже знали, как управляться с оружием туринцев, дать под командование по сотне бойцов, чтобы обучить и их.

– А если и правда мертв колдун? – спросил один из тха-норов, которых тиодхар собрал на совет. – Не потеряем ли время?

– Если он мертв, не воскреснет ни завтра, ни через декаду, – отвечал ему Ренх-сат, – но зато мы через декаду наберем силы. Дождемся оружия от богов наших и, ударив, сметем сразу.

Вокруг, в бывшей графской столовой тихо сновали личные рабы генерала, подавая воду, мясо и хлеб – Ренх-сат не терпел затуманенности мозга и излишеств. Рабы, обслуживающие генерала в быту, и рабыни, греющие ему постель, были приведены с Лортаха, ибо люди нового мира требовали обучения и подчинения, и не было в них любви к господину и желания угождать, а были только страх и отчаяние. А страх не только ломает, но и толкает на неожиданные поступки – воткнуть нож в горло тому, кого боишься, например.

Ренх-сат не боялся случайного ножа, но не желал отвлекаться от главного, что составляло его жизнь, – войны. Именно она будила в нем удовольствие, а не воспитание рабов. Женщинами он пользовался без жестокости, тяги к смене тел не имел и посему на предложения угождающих ему помощников привести девку покрасивей из местных морщился и сплевывал. На что ему ножны, что будут рыдать и кричать, когда клинку нужно отдохновение?

Однако с солдат он драл три шкуры, и боялись те его до заикания: за малейшее неповиновение или проступок назначались плети, и получить их мог и простой рекрут, и благородный тха-нор.

– Император будет гневаться, – произнес еще один из тха-норов. Говорить прямо он не боялся – Ренх-сат не терпел проступков, но речей требовал честных, без подобострастия.

– Император умеет отличать золото от позолоты, – ответил на это генерал. – Что ему спешка, если мы проломим голову о форты и допустим врага к вратам? Он знает меня и верит моим решениям. Нет, не станем мы бросаться вперед. Если ошибемся, это будет стоить нам армии, и тогда уж великий Итхир-Кас нас не пощадит. Сделаем иначе. Если жив колдун, но затаился, заманивая нас, можно выманить его на достойную добычу. Для начала продолжим щипать те форты – отправляйте туда раньяров каждый день, вдруг не выдержит, нападет. А пока будем отвлекать их армию, нужно добраться за стену до замка, в котором живет жена колдуна, и выкрасть ее. Он не допустит нападения на замок, если жив, нет. Мягок он сердцем, раз пришел за своим братом, – и уж жену защитить появится. Тогда все и узнаем. Сейчас же нужно думать нам, что противопоставить ему, если он жив, как убить чудовище, которым он становится. Кто придумает верный способ – будет награжден мной по заслугам, поставлю правой рукой своей, золота дам столько, сколько попросите. Слово мое знаете, не нарушу.

И за тяжелым столом, за которым когда-то собиралось многочисленное и шумное графское семейство во главе с добродушным графом, который при нападении был убит в этом самом зале, вновь загудели голоса, обсуждающие, как воевать дальше.

14 апреля, Дармоншир, Марина

На следующий после посещения фортов день я проснулась, просто открыв глаза. Не было ни приступа удушья, ни слез, и голова была ясной: виталистический сон всегда помогал выспаться и отдохнуть. Я полежала в кровати, укутавшись в одеяло и отчаянно пытаясь вспомнить, что мне снилось – потому что там, в моих снах, точно был Люк, и его голос, и сияние драгоценных камней, и змеи, и еще что-то, и еще… смутные тени образов таяли, и картинка никак не складывалась. Только настойчивый хриплый шепот продолжал звучать в ушах: «Марина, Марина».

Я замотала головой, прижав руки к животу, и сжалась, сухими глазами глядя в сумрак, на задернутые шторы, которые шевелились от ветра из открытых окон, и долго лежала так, в тягостном оцепенении, пока не поняла, что все же сводит горло и текут по щекам горькие бессильные слезы. И тогда я уткнулась лицом в подушку и заскулила, замычала, закричала, колотя по ней кулаками.

Но ни раскаяние, ни злость, ни слезы, ни ярость ничего уже не могли исправить.

Нужно было вставать. Работу в лазарете никто не отменял, а потом следовало подняться во вторую башню замка, привязать хотя бы еще одного огнедуха, и разобрать письма, и попросить Леймина подыскать мне секретаря… но вчерашний запал, чуть приглушивший мои эмоции, словно плеснул и отступил, обнажив их еще больше и высосав силы. Я снова была разбита и раздавлена, и мир был пуст без Люка, и все вокруг меня было черной и бессмысленной пустотой.

Смогу ли я когда-нибудь осознать и принять, что его больше нет? Или мне до конца своих дней предстоит просыпаться вот так, в ускользающих образах прошлого, и вспоминать мужа, и думать, каково бы это было прожить с ним всю жизнь?