Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - Виталий Пенской

Любопытно приводимое официальной летописью описание выдвижения русской рати к Казани на намеченные места: «Августа 23 пошел государь с Тереньузека урядя полки к городу, а велел идти ертоулу полку князю Юрью Шемякину да князю Федору Троекорова, а с ним стрельцы и казаки пеши перед полки. Та же передо въсеми полки головы стрелецкие, а с ними их сотцкие, всякои своим стом идеть и атаманы со сотцкими и казаки, розделяся по чину…»[417] Из этого описания следует, что при выходе полков на намеченные позиции их развертывание прикрывалось действиями вооруженной огнестрельным оружием пехоты – стрельцов и казаков.

Не менее интересно и примечательно и описание символического начала осады. «И как государь вышел на луг против города, – сообщал русский книжник, – и велел государь хоругви крестиянские розвертети… и велел начяти молебная», после которого государь обратился с речью к воеводам и войску, призывая их «единодушно пострадати за благочестие, за святые церкви и за нашю православную кретиянскую веру, призыающи милосердаго Бога на помощь, не сумняяся ничтоже, за единородную нашю братию православные крестиян»[418]. Только после этого войско, заручась Божественной помощью, выступило на заранее расписанные позиции и приступило к осадным работам. Ранее такая деталь в описаниях осад крепостей не встречалась, и, похоже, что этот обычай был введен в оборот именно при Иване IV, который отличался особым религиозным рвением. Этот обычай сохранился и позднее. Именно с молебна начиналась осада Полоцка зимой 1563 г.[419], и об этом же пишет польский шляхтич С. Немоевский в своем описании русского ратного обычая[420], сделанном в начале XVII в.

Атака на Казань, судя по описанию осады в русских летописях и разрядных книгах, велась в первую очередь против городских ворот (их в Казани насчитывалось 13) и прилегающих к ним участков городской стены и вала. При этом осаждающие стремились не давать осажденным никакого роздыху. Русские пушкари «начаша безспрестанно по граду бити стенобитным боем и верхними пушками (мортирами. – В. П.) вогнеными, побиваху многих людеи из наряду», «чрез вся нощи стреляше, да не опочивают погании». При этом сидящие по траншеям-закопам, устроенных перед турами, стрельцы, казаки и сборные с городов и волостей пищальники вносили свою лепту в артиллерийскую канонаду, «не даваше на стенах людем быти и из ворот вылазити, многих побиваша»[421]. Вообще, роль огнестрельного оружия, как ручного, так и тяжелого, во время третьей осады Казани была велика как никогда прежде. Мощный непрерывный огонь осадной артиллерии не только наносил большие потери осажденным и препятствовал им ремонтировать укрепления, но и постепенно приводил стены и башни Казани в негодность. Более того, от применения разного рода зажигательных огнеприпасов и в самом городе, и на его валах неоднократно вспыхивали пожары, тушить которые казанцам было крайне сложно, а под конец осады – и вовсе невозможно. Вот и выходит, что в последние дни перед генеральным штурмом, по сообщению русского книжника, «мосты же у Царских ворот и Аталыковых и Нагаиских и через всю нощь горело, выгорела стена городная, обгоре и земля из города сыпася, бе бо весь град насыпан землею и хрящем»[422]. Выходит, что пожары, возникшие в ходе бомбардировки, разрушили само деревянное основание казанских фортификаций, раз внутренняя засыпка служивших основанием городского вала тарасов начала сыпаться наружу.

Под прикрытием мощного огня артиллерии русские землекопы, посошные люди и послужильцы детей боярских вели осадные работы, передвигая укрепленные турами позиции и стрелковые траншеи-закопы все ближе и ближе к ограждавшему казанские валы и стены рву (более шести метров в ширину и двадцати метров в глубину, если верить летописцу). Местами русские туры и ров отделяли всего лишь полсотни саженей, а в преддверии генерального штурма туры были поставлены на рву «против Царевых ворот Арских, и Аталыковых такоже и Тюменских»[423]. Там же, где невозможно были поставить туры, по царскому приказу промежутки между укрепленными русскими позициями были перекрыты палисадом с таким расчетом, чтобы «ни в город, ни из города весть не придет»[424]. Отметим, что для прикрытия стрелков и штурмующих колонн от неприятельского огня использовались большие щиты-мантелеты. Так, 30 сентября, во время боя за Арские и Царские ворота, стрельцы и казаки, согласно разрядным записям, «заметали ров у города Казани хворостом з землею и скоро взошли на стены великою силою и поставили щиты, и билися на стене день и ночь до взятия города»[425]. Не был забыт и примет – так, накануне генерального штурма «повеле государь рвы наполнити лесом и землею и многие мосты устроити», причем работы эти велись под прикрытием огня осадной артиллерии[426].

В ходе третьей казанской осады русскими была применена и новинка – устройство подкопа под городские укрепления с закладкой пороховой мины. Впервые русские с этой стратагемой столкнулись в ходе Стародубской войны 1534–1537 гг. Тогда в ходе кампании 1535 г. польско-литовское войско, целый месяц осаждавшее русскую крепость Стародуб на «литовской украйне», сумело взять его только после того, как, устроив подкоп под городскую стену и заложив там пороховую мину, некие «Ербурд с торы-щи» взорвали посредством ее «4 прясла стены и стрельницоу»[427]. Под Казанью теперь уже сами русские решили применить такой прием. Некий «немчин-размысл» (согласно «Казанскому летописцу», некие «новохитренныя фряги иноземцы», то есть итальянцы. – В. П.), «навычен градцкому разорению», начал рыть подкопы под городские валы и стены, а для начала устроил мину под тайник, через который осажденные казанцы набирали воду. Подорвав его, русские тем самым лишили горожан воды. «И до взятия взимаху [казанцы] воду с нужею, – писал русский летописец, – от тое же воды болезнь бяше в них и умираху с нее»[428]. 30 сентября была взорвана мина, подведенная под возведенные казанцами тарасы (деревянные срубы, набитые землей и камнем) у Арских и Царских ворот, а подрыв мин под Аталыковыми и Ногайскими воротами 2 октября, открывшие доступ в город для русских ратников, стали сигналом к началу генерального штурма[429].