Неизвестная сказка Андерсена - Екатерина Лесина

Ольга замотала головой.

– И уж верно не хочешь, чтобы тебя забыли в одной из камер. Это почти как если бы похоронить живьем. Ты кричишь, а никто не слышит, ты зовешь, а никто не идет. Ты еще есть, но скоро тебя не станет. Ты же не хочешь, чтобы с тобой было так?

– Я… я все сделаю. Пожалуйста, не надо… не надо, пожалуйста. Я сделаю. Я клянусь.

Вдалеке загрохотал поезд, и разбуженное небо сердито сыпануло снегом.

В комнате стало пусто. Исчезло огромное зеркало с сеткой трещин-морщин, исчезли клетки с крысами и рыжая кадушка с землей, в которой Федор Федорович пытался вырастить розы, исчезли и часы с боем, и комод, где жило много замечательных вещей.

– Нам придется уехать отсюда, – объяснил Федор Федорович за несколько дней до переселения. – К сожалению, девочка моя, ситуация вышла из-под контроля.

Глаша сидела молча, слушала внимательно, хотя и не понимала, какая именно ситуация и почему ее следовало контролировать. Но Федор Федорович непременно объяснит, Федор Федорович умный и ее, Глашу, не считает ребенком.

– Твои способности… – он ходил по комнате, в которой тогда оставались вещи, которая еще была прошлой, знакомой Глаше и даже родной. – Твои способности не остались незамеченными. Да, я пытался скрыть, но… в этой стране сложно что-то от кого-то скрыть.

Крысы следили за гражданином Тихим, они привычно сидели, вцепившись передними лапами в сетку, просунув любопытные носы и розовые, длинные хвосты, навострив уши, совсем как сама Глаша.

Интересно, там, среди крысьего племени, есть ее подобие? Или она не крыса, а человек?

– Все, что ты услышишь сейчас, ты не должна говорить кому бы то ни было.

Глаша показала, что не скажет, и Федор Федорович кивнул.

– Я не совсем конструктор и уж точно не инженер. Я… я занимаюсь тем, что изучаю людей. Что именно? В основном способности. Когда-то до революции, да, Глаша, до революции, я входил в состав группы ученых под руководством Льва Сигизмундовича. Да, Глаша, именно нашего Льва Сигизмундовича. Или ты думаешь, что я случайно появился в этом доме? Он был идейным вдохновителем, создателем теории воспитания и становления личности, я – механиком. Я лишь создал прибор, который должен был бы проявлять способности человека так, как проявил твои. Вспомни, что ты видела, когда вошла в комнату?

Крыс? Ну да, она испугалась крыс. Или было еще что-то? Было не было, ушло. Книга сказок в руках Пашки, нить-веревка, колесо, которое катилось-катилось, а потом взяло и исчезло. Зеркало… зеркало и шар со штырьками, как будто колесо со снятым ободом или причудливый цветок.

Голова болит. Болит!

Цветок отражался в зеркале вместе с книгой и крысиными клетками.

– Тише, доченька, тише, не нужно, не мучай себя. – Федор Федорович обнимал, вытирал нос платком, и ткань становилась красной. – Я и вправду не думал, что так выйдет… понимаешь, милая, ты просто очень испугалась. А когда человек пугается, то его тело, тонкое тело, астральное, которое еще душой называется, становится беззащитным. Что-то подобное случается и просто при сильных эмоциях, или же наоборот, когда эмоции выматывают и истощают, но главное, что в этот миг душу можно изменить.

Значит, когда Глаша испугалась крыс, ее душа изменилась?

– Да, ты правильно поняла. А вот твой друг не выдержал, он полностью ушел в… в другой мир.

Глаша показала, что знает и что Пашке в том, другом, мире хорошо, а значит, не стоит переживать.

– Стоит, Глаша, стоит. До того момента все опыты я ставил на крысах, да, именно для этого они и нужны. У крыс нет души в человеческом ее понимании, но есть мощная аура. Недаром крыс некогда считали отродьями дьявола, как и кошек, но с кошками было бы больше возни. На самом деле люди сами не знают, на что способны. Мы просто хотели открыть им это, а теперь…

Он еще много говорил в этот вечер, долго, непонятно, вдаваясь в отвлеченные рассуждения о праве и чести, о Боге и дьяволе, который есть искушение. И если поначалу Глаша слушала, то очень скоро утомилась, стало понятно, что не ей Федор Федорович рассказывает, а с собою говорит.

С другой стороны, он не слишком мешал.

И Глаша вновь занялась механическим соловьем. Уже осталось немного, и на сей раз все должно было получиться.

– Вот видишь, – сказал Федор Федорович напоследок. – Тебе даже не интересно, что с тобою сделали. Ты счастлива, и это единственное мое оправдание.

С чего бы ему оправдываться?

Впрочем, в тот же вечер гражданин Тихий начал готовиться к переезду, он не говорил, куда едет и зачем, как не говорил, чем будет заниматься дальше. Единственное – он попросил Глашу попрощаться со Львом и Марфой.

Но это она и без просьбы сделала бы. Ей было что сказать: Глаша снова видела сон.

Сегодня розы были приветливы и благодарны, они радостно качали головками и перешептывались, рассказывая друг дружке сплетни. Розы в принципе большие сплетницы, даже очень прелестные.

А эти были удивительны: бледно-розовый цвет ближе к серединке цветка густел, переходя в нарядный пурпур.

– Привет, – помахал рукой Пашка. – Садись, поболтаем. А ты взрослеешь. Знаешь, это плохо, что ты взрослеешь.

– Почему? – Глаша присела на край дорожки, свесив ноги в пустоту, и погладила ближайшую розу. Та радостно брызнула лепестками. Сладкие. Как сахар и даже лучше.

– Потому, что взрослые перестают сюда приходить. Перестают видеть. Перестают понимать. Ты вот думаешь, что механик изменил тебя, но на самом деле он изменил меня. И я ему благодарен.

– Я передам.

– Не надо. Лучше передай, пусть уходит, я буду дочитывать сказки вашего дома. – У Пашки черные глаза, сквозь которые на Глашу смотрит пустота, но Глаша не боится, она тоже смотрит на пустоту и спрашивает:

– Почему?

– Потому что пришло время, когда мне придется дочитать очень много сказок. И хорошо, что твою дочитывать придется не очень скоро.

Книга раскрывается, и розы испуганно шарахаются, свивают цветки в бутоны, а те укрывают дрожащими листьями.

– Смотри, – Пашка протягивает книгу. – Внимательно смотри. И запоминай.

Сначала Глаша не видела ничего, но потом… желтые страницы вдруг посветлели, прочертились буквами – невидимое перо коснулось бумаги, вычерчивая одно имя за другим. Много имен. Очень много имен. Бедный Пашка…

Вот толстый человек под белой простынею снега и санный след. Вот юноша, худой, истощенный, бежит по лесу. Черные деревья, желтая луна и серая ниточка реки где-то вдалеке. А сзади, улюлюкая и хохоча, несется всадница. Конь ее блед, лик ее темен.