Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

с Фейлингом. В Мюнхене британский политик едва не встретился с набирающим популярность Адольфом Гитлером. Организатором встречи выступило доверенное лицо будущего фюрера и иностранный пресс-секретарь партии Эрнст Ганфштенгль (1887–1975). Впоследствии его дороги с Гитлером разойдутся, и в 1937 году он эмигрирует в США, где устроится советником Рузвельта, с которым вместе учился в Гарварде. Но в момент пребывания Черчилля в Мюнхене Ганфштенгль был у Гитлера на хорошем счету и должен был поспособствовать встрече двух политиков. В беседе с Ганфштенглем Черчилль выразил неодобрение антисемитизма Гитлера. «Я могу понять ожесточение против евреев, которые в чем-нибудь провинились или выступают против своей страны, – сказал он. – Но как можно быть против человека только потому, что он от рождения принадлежит к той или другой нации? Разве человек властен над своим рождением?» По всей видимости, Ганфштенгль передал содержание диалога лидеру НСДАП, который резко охладел после этого к идее со встречей, объяснив, что «Черчилль сейчас находится в оппозиции и не привлекает внимания».

В каком-то смысле Черчиллю повезло, что встреча не состоялась. В дальнейшем ему несколько раз поступали предложения навести визит к фюреру – через посла в Лондоне, а впоследствии имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа (1893–1946), а также гаулейтера Данцига Альберта Форcтера (1902–1952), – но он всегда отказывался. В баварском путешествии Черчиллю не повезло в другом – он заразился тифом. Состояние здоровья оказалось настолько тяжелым, что его даже не решились перевозить в Англию, оставив на две недели в зальцбургской клинике доктора Герхарда Хромады. «Какой же зловещей удачей вы обладаете каждый раз, когда выезжаете за границу», – заметит Марш с аллюзией на биржевой крах 1929 года и недавнее происшествие в Нью-Йорке. Восстановление проходило быстро, но не без последствий. Вернувшись в Чартвелл, Черчилль едва не умер от открывшегося кровотечения тифозной язвы. Его спасла срочная госпитализация в одну из лондонских клиник{225}.

Окружению Черчилля повезло меньше. В июне 1934 года от онкологического заболевания скончался «старейший и дражайший друг» нашего героя – 9-й герцог Мальборо. На следующий день в The Times появился большой некролог, написанный Черчиллем. Вспоминая жизнь своего кузена, автор уделил много места социальной трансформации, которая выпала на долю его поколения. В этих фрагментах с упоминанием о том, что почивший являлся частью «системы, которая была разрушена, и общества, которое исчезло», явно слышен уязвленный голос патриция. «Класс, к которому принадлежал герцог, был не только освобожден от политической ответственности, но и лишен большей части своего имущества и во многих случаях просто выдворен из собственных домов», – не без сожаления, граничившего с осуждением, констатировал Черчилль. В апреле 1937 года жертвой онкологии стал другой кузен – Фредерик Гест (род. 1875). «Смерть Фредди стала большим ударом для меня, – признается политик Эдуарду Маршу. – Мы очень любили друг друга». Трудно сказать, насколько уход близких повлиял на Черчилля, но в 1939 году он принял участие в благотворительной акции по сбору средств для Королевской онкологической больницы (сейчас Королевская больница Марсдена), где впервые началось системное изучение и лечение онкологических заболеваний. Написав рекламное объявление в The Times, Черчилль воздал должное этому лечебному заведению, а также призвал всех, кто хотя бы раз задумывался о вероятности оказаться в «пасти рака», пожертвовать на продолжение и развитие медицинских исследований в этом направлении{226}.

Уход родственников совпал с изменениями в штате нашего героя. В ноябре 1936 года его бессменный секретарь миссис Пирман решила перейти на другое место. «Работа на мистера Черчилля означала, что я должна была оставить всю свою жизнь ради него, пожертвовать встречами с друзьями, редко видеть своих детей и практически не отдыхать», – объясняла она свои мотивы{227}. Продолжительность стандартного рабочего дня была не меньше 12 часов. Иногда приходилось работать по 15 часов в сутки, включая выходные. С новым работодателем не получилось, и в итоге миссис Пирман осталась в Чартвелле. В мае 1938 года у нее случился инсульт. Черчилль отправил ее в продолжительный оплачиваемый отпуск, пристально следя за состоянием здоровья. Выздоровление было долгим и безуспешным, в 1941 году женщина скончалась. Черчилль взял на себя заботу о ее детях, выделив пособие на содержание младшей дочери Вайолет Розмари, которой на тот момент исполнилось 11 лет, а затем в течение 7 лет оплачивал ее обучение. После болезни Пирман основная нагрузка легла на Кэтлин Хилл. Ей помогали сначала Олив Хэррингтон, которая вскоре покинула Чартвелл из-за нервного перенапряжения, затем Миллисент Брумхед, которая также не задержалась в штате из-за проблем с сердцем, потом Мэри Шерберн, которая проработала у Черчилля до начала Второй мировой войны, перейдя затем в Адмиралтейство. Впоследствии Шерберн выйдет замуж за инспектора Скотленд-Ярда Уолтера Томпсона, охранявшего нашего героя.

Другие потрясения Черчилля были связаны с многострадальным финансовым вопросом. Несмотря на хорошие гонорары за статьи и книги, денег политику-писателю катастрофически не хватало, и в феврале 1937 года он даже задумался о продаже любимого Чартвелла. «Если нам предложат хорошую цену, мы сможем протянуть еще год-два», – советовался он с супругой. В тот момент кардинальных мер удалось избежать. Правда, ненадолго. Весной следующего года фондовый рынок преподнесет очередной неприятный сюрприз. Основные сбережения Черчилля были вложены в ценные бумаги, стоимость которых резко упала в три раза – с 18 до 6 тыс. фунтов. На этот раз Чартвелл был выставлен на продажу, информация о чем появилась в ведущих газетах: 1 апреля в Daily Express, на следующий день – в The Times. Черчилль рассчитывал получить 20 тыс., которые позволили бы ему восстановить положение. Политику часто везло в жизни, повезло ему и на этот раз. Ему помог банкир сэр Генри Стракош (1871–1943), с 1929 по 1943 год занимавший пост председателя правления The Economist. Стракош согласился выкупить обесценившиеся бумаги по их первоначальной стоимости. Благодаря своевременно оказанной помощи Чартвелл был снят с продажи. Примечательно, что двое мужчин не были друзьями, а Стракош даже никогда не останавливался в Чартвелле. В дальнейшем эти факты лягут в основу инсинуаций о проникновении еврейского капитала в британскую политику, активно распространяемых нацистской пропагандой. Истинная причина помощи Стракоша состояла в той роли, которую он отводил Черчиллю, считая его одним из немногих на Туманном Альбионе, кто может возглавить борьбу против нацизма. Со своей стороны Стракош снабжал политика данными о состоянии немецкой экономики и промышленности. Опасаясь, что Черчилль направит основные усилия на преодоление финансовых трудностей, оставив активную политическую деятельность, банкир решил личным вложением вернуть его в большую политику. О том, насколько осознанным был этот шаг, станет очевидно в 1943 году, когда вскрыв после кончины Стракоша его завещание, душеприказчики обнаружат, что их клиент завещал нашему герою 20 тыс. фунтов{228}.

Что касается «Мальборо», то Черчилль рассчитывал завершить первый том описанием битвы при Бленхейме. Однако из-за своего многословия, любви к пространному цитированию аутентичных исторических документов, а также желания поведать о своем предке как можно больше стало очевидно, что даже увеличение объема первого тома больше чем наполовину не позволяет осуществить задуманное. Так из двухтомного формата проект был расширен сначала на один, а затем на два тома, превратившись из дилогии в тетралогию. Черчилль завершил первый том на том же самом месте, где Маколей поставил точку в своей пятитомной «Истории Англии» – на кончине Вильгельма III (1702 год). Книга вышла в октябре 1933-го. На следующий год, также в октябре был опубликован второй том, освещающий события до 1705 года. В ноябре Черчилль отметил свой шестидесятилетний юбилей. Торжественная церемония прошла в отеле Ritz. Сын Рандольф считал идеальным возрастом 25 лет, а всех, кому за 30, он относил к «старой банде». Черчилль с ним, разумеется, не соглашался, признавая тем не менее, что «сын унаследовал эти