Заклятие счастья - Галина Владимировна Романова

– Я не знаю, много их было, нет. Но Алла Геннадьевна утверждала, что Маша ни одних штанов мимо не пропустит. Кто во дворе появится, с тем и спит, будто так.

– А кто появлялся? Конкретно! Имена, фамилии?! Что она говорила?! Говорила хоть что-то?!

Огнев даже голос повысил на своего подзащитного, до того бестолковым казался. Он тут, между прочим, на правах адвоката почти. Допусти сейчас Назарова до этого бледного тела, он развернется! На дурное самочувствие не посмотрит. Всю душу вытряхнет из пацана.

– Я точно не помню, – заныл сразу Вадик, обидевшись на Огнева и решив урезать ему пособие. – Она что-то болтала и про ремонтников, и про…

– Каких ремонтников?! – Назаров побледнел.

– Ну… Забор им делали, Лагутиным. Потом еще в доме, в гараже ремонт был. Это Алла Геннадьевна говорила, я же не знаю. И слушал вполуха. Неинтересно было.

– Вспоминай! – прикрикнул на него Назаров и тронул парня за колено. – Это важно! Понимаешь, это важно! Может, она имена называла какие-то? Фамилии?! Что-то хотя бы вспомни!

Вадик покосился на крепкие пальцы, вцепившиеся ему в колено. Оценил по достоинству мышцы, обтянутые заляпанной футболкой, и вдруг подумал, что это единственный человек, пожалуй, который мог бы добраться до сокровищ, похороненных в глубоком гроте, вход в который, судя по карте, был под водой. Назаров сильный, он ныряльщик, и он мент, он не сможет обмануть его или кинуть. Если официально оформить находку, то Вадик станет еще богаче, чем теперь. И станет знаменитым, вот! Но находку следует оформлять, когда она уже найдена! А вдруг карта – пустышка?! Вдруг в этом гроте ничего нет?! Как проверить? Кто проверит?

Кроме этого крутого парня – никто, вдруг подумал Вадик. И нахмурился, пытаясь вспомнить пустую трескотню старой ведьмы. Ему надо было помочь Назарову. И не столько для того, чтобы от него отстали. Сколько для того, чтобы попросить потом его о помощи.

Когда Саша найдется. Ему, если честно, совсем не хотелось, чтобы с ней случилась беда. Она хоть и зазнайка, но неплохая девчонка. Красивая…

– Ну-у-у, она болтала, что тот парень, который делал и им ремонт тоже, был влюблен в Марию.

– Кому и им? – закатил глаза в бешенстве Назаров.

– Беликовым. Он что-то им делал по дому. То ли в подвале… Я же не вникал, мне неинтересно было. Запомнил только потому, что парень этот потом пропал.

– Что-о-о?

Взвыли оба мента так, что даже мать Вадика перепугалась и перекрестилась, хотя особо набожной и не была.

– Говори! – потребовал Огнев и погрозил Илюхину толстым пальцем. – Все до мелочи вспоминай! Вплоть до слова, Вадик!

– Господи! Да она чего только не несла! – захныкал Вадик. – Она злая была, гадкая! Она людей не любила. И про соседей ни единого слова доброго не сказала ни разу. И все хихикала, что Машкины ребята ухажеров ее убивают и во дворе на костре сжигают. Как кто из них повадится к Машке ходить, так потом пропадает, и тут же во дворе пожарище! Ну не бред, скажите!..

Он прожил бесславную жизнь.

С этими словами, кажущимися ему цитатой, он очнулся. Он понял, что очнулся, потому что сразу почувствовал боль. Болело все тело. Как после страшной аварии. Так болело, будто он свалился с крыши дома и переломал кучу костей. Но он не попадал в аварию. И с крыши не падал. Он просто долгое время пролежал связанным без движения на ледяном бетонном полу глубоко под землей. От этого все тело болело. Он старался шевелиться, старался, чтобы хоть на какое-то время продлить себе жизнь. Понимал, конечно, что не дни, часы его сочтены, но все равно старался жить.

Как же это он так сплоховал, а?! Когда подставился? Знал же, что к этим упырям нельзя поворачиваться спиной, что они опасны, очень опасны, и повернулся! И тут же получил крепкий удар по затылку, лишивший его сознания.

Э-э-эх, не надо было заезжать сюда, не надо! Надо было бежать, как собирался. Надо было мчаться сломя голову из этого города. Подальше от прилипчивого Назарова. Подальше от Маши и ее уродов-сыновей. Уже и вещи все собрал, в машину стаскал из квартиры. И пенсию с почтового отделения на банковскую карточку перевел. И подвел сам себя, старый дурак! Как подвел!

Он шевельнул ногами, крепко стянутыми резиновым жгутом. Колени тут же прострелило острой болью. Он не сдержался и застонал. Но снова и снова шевелил ногами, чтобы чувствовать их хотя бы через боль. Чтобы понимать, пока ему больно – он жив. Потом, дернувшись всем телом, повернулся на бок и принялся сжимать и разжимать пальцы рук, стянутых за спиной все тем же резиновым жгутом. Кровь пульсировала в висках, отчаянно колотилось сердце, но он настойчиво разминался. И даже попытался сесть, правда неудачно. Тут же кулем повалился на бок и больно ударился головой о бетонный пол.

– Что же это такое, господи! – воскликнул он с горечью, но не очень громко, чтобы не привлекать внимания монстров, живущих наверху.

Если они его услышат, то сразу спустятся вниз и начнут пинать его под ребра. Больно! С наслаждением! Особенно старательным был младшенький Егорка. Он бил и улыбался. Улыбался и бил. И еще что-то бормотал нечленораздельное. И слюни текли по его подбородку, и капали на рубашку.

Интересно, а Маша знает, что он тут? Она не видела, как его ударили сзади, как потащили куда-то. Она уже ушла с улицы в дом. Кротко поцеловала в щеку, пожелала счастливого пути, грустно улыбнулась и ушла в дом, невзирая на жару кутаясь в теплую белую кофту.

Она могла видеть через окно, что творят с ним ее сынки? Видела или нет? Знала обо всех их деяниях? Или только догадывалась? Или даже догадываться не могла?

Ему очень хотелось верить, что Маша ни при чем. Очень! Но вспоминая пропавших без вести ребят, а пропали они – по его подозрениям – именно на этом участке, он сомневался в ее непричастности.

Она не могла не знать, кого сжигают ее сыновья, устроив из двора семейный крематорий.

Он снова шевельнулся, пытаясь сесть, и снова застонал. Громче положенного! И тут же обдало ледяным ужасом. Рядом с ним кто-то шевельнулся и тяжело вздохнул.

Господи! Они что, рядом?! Эти страшные звери рядом?! Наблюдают за ним в темноте, радуются его беспомощности и выжидают удобного момента, чтобы напасть!

Звери! Страшные звери! Маньяки!

– Ну! Что вздыхаешь?! Думаешь, я тебя боюсь?! – неуверенно, но достаточно громко произнес Горелов и со второй попытки сел, опершись спиной о что-то твердое. – Я ни черта тебя не боюсь, урод! Я такое пережил, что мне теперь и помирать не страшно!

Страшно! Помирать ему было страшно! Тем более от рук этих уродов, о злодеяниях которых он до недавнего времени лишь догадывался. С того дня, как погибла молодая девчонка-следователь, он начал догадываться. Он ведь позвонил Стасу тем поздним вечером. Сразу после ее звонка. И рассказал, что она интересуется, кому делали ремонт пропавшие ребята. Крепко интересуется! На другой день она погибла. Опять же пропавшие ребята сохли по Маше. И не оставляли попыток добиться ее расположения. Как тогда Листов напился, когда Маша его предложение руки и сердца отвергла! А Стас – благодетель – его даже по городу вызвался возить.