Смерть на взлетной полосе - Алексей Макеев

— Любите спорт? Да? — Лозинский бесцеремонно похлопал Дмитрия Александровича по плечу. Тот вздрогнул от неожиданности и обернулся, оторвав взгляд от экрана. — Я тоже люблю. Спорт — это жизнь. И ничто не может сравниться с ощущением, когда твоя команда громит соперника. Верно, Дмитрий Александрович? Вы за кого в единой Лиге ВТБ болеете?

— За ЦСКА, конечно…

— Примитивный выбор, — поморщился Андрей. — Вы ведь наверняка не глупый человек, Дмитрий Александрович? Я прав? И вы понимаете, что ЦСКА на голову сильнее всех остальных участников Лиги, никто не сможет их обыграть. ЦСКА можно смело вешать золотые медали на шеи еще до старта чемпионата, и ничего не изменится… Верно?

— Ну… — Штурмин слегка улыбнулся уголками губ. — Тут, пожалуй, не поспоришь. Вы правы… Хотя…

— Нет тут никаких «хотя», ЦСКА — чемпион! Так какой смысл за них болеть, Дмитрий Александрович?

— Ну… — Штурмин опять уставился в экран телевизора. — Вероятно, никакого. Я просто… По инерции, знаете ли…

— И какой сейчас счет? — Рука Лозинского снова дружески опустилась мужчине на плечо. — После второй четверти?

Ответ на его вопрос последовал не сразу. Дмитрий Александрович бросил затравленный взгляд в сторону Крячко, затем поспешно отвел его и, наморщив лоб, ответил:

— ЦСКА ведет.

— Это понятно, — невозмутимо парировал Лозинский. — А с каким счетом?

— Крупно ведет…

— И все же! Счет, Дмитрий Александрович! Какой сейчас счет в матче?

— Вы что, действительно хотите сидеть тут и говорить о дурацком спорте? — не выдержала Марина Сергеевна. — Это издевательство какое‑то! Нашу дочку бессовестным образом ограбили, а вы!..

— В самом деле! — нахмурился Штурмин. — При чем тут счет в матче?

— Я скажу вам, при чем тут счет, Дмитрий Александрович, — спокойно ответил Андрей. — При том, что вы не следили за ходом матча с самого начала. С того момента, как мы пришли. Вы просто таращились в экран, избегая отвечать на вопросы полковника Крячко.

— Вы с ума сошли? Зачем мне это?

— Вы чувствуете вину. — Лозинский поднялся и встал напротив Штурмина: — Я наблюдал за вами. Вы несколько раз рефлекторно протыкали языком щеку с внутренней стороны и за все время, что мы здесь, ни разу не расплели пальцы рук. Это явные признаки вины…

Дмитрий Александрович поспешно расплел пальцы.

— Уже поздновато, — улыбнулся психолог.

— Что за ерунда? — вскинулся мужчина. — Какие еще признаки вины? Какой вины? За что я ее должен чувствовать?

— Полагаю, за то, что случилось с вашей дочерью. Не прямая, конечно, вина, а косвенная… Но она присутствует. — Оба супруга собрались одновременно что‑то возразить Андрею, но он остановил их порыв властным движением руки и продолжил: — Когда Станислав Николаевич спросил, рассказывали ли вы кому‑нибудь о проблемах Анны, ваша жена сказала правду. Она действительно никому ничего не говорила. А вот вы… Вы соврали, Дмитрий Александрович. Вы дважды нервно сглотнули при этом.

— Чушь! — фыркнул Штурмин. Его пальцы снова сплелись, а взгляд как магнитом потянуло к экрану телевизора.

— Так вы кому‑то рассказывали?

— Нет! Я не имею такой привычки…

На этот раз даже Крячко, пристально наблюдавший за Дмитрием Александровичем, заметил, как тот рефлекторно сглотнул, прежде чем ответить.

— Он опять лжет!

Лозинский с улыбкой обернулся к сыщику:

— Вы тоже обратили внимание? Да? Браво, полковник! Вы определенно делаете успехи…

Штурмин рывком поднялся на ноги:

— Повторяю: я никому ничего не рассказывал! Кем вы себя возомнили, черт возьми? Убирайтесь из нашего дома!

— Димочка! — Вдруг ставший тихим и оттого более пугающим голос Марины Сергеевны заставил Штурмина замолчать и покорно опуститься на прежнее место. — В чем дело? Я никогда не видела тебя таким раздраженным… Ты действительно что‑то скрываешь? Да? Скажи мне откровенно.

— Ничего я не скрываю, дорогая…

— Ты кому‑то рассказывал об Анюточке?

Глаза Дмитрия Александровича встретились с глазами жены, и он тут же невольно отвел взгляд. Переплетенные пальцы рук побелели от напряжения.

— Ну я… Я могу, конечно, не помнить… Может, и сказал что‑то друзьям за кружкой пива. Такое ведь нельзя помнить наверняка…

— И снова ложь! — сказал Лозинский, скрестив руки на груди. Штурмин вонзил в него взгляд, полный ненависти. Его ноздри свирепо раздулись. — Вы сказали не просто «что‑то», вы именно делились проблемами дочери, так? Можете не отвечать, Дмитрий Александрович… Я уже вижу, что это так. По вашему лицу. Есть люди, которые умеют или хотя бы пытаются скрывать свои эмоции, но вы явно не из их числа. Ложь вам не дается… Вы делились не с друзьями? Верно? — Мужчина насупленно молчал, и Андрей удовлетворенно кивнул: — Верно. С любовницей? — Он характерно изогнул левую бровь, вновь отметив для себя реакцию хозяина дома. — Серьезно? Значит, с любовницей?

— Она мне не любовница, — выпалил Дмитрий Александрович.

— Она? Кто она?

— Моя секретарша. Тамара. Я… Я переживал все то, что происходило с Аней, и мне… Мне необходимо было поделиться с кем‑то… Посоветоваться… Да просто выговориться, черт возьми!.. Неужели это так сложно понять?

— Несложно, — согласился Лозинский. — Сложно понять другое. Почему вы скрыли этот факт? И почему чувствовали вину?

— Не чувствовал я никакой вины, — неприязненно поморщился Штурмин. — Зачем мне ее чувствовать? Тамара не имеет никакого отношения к случившемуся.

— Вы сами в это не верите. Ваша Тамара, может, и впрямь непричастна к случившемуся, но вы в это не верите… Очередная ложь, Дмитрий Александрович.

— Дима!

Марина Сергеевна первой поднялась с дивана и коршуном нависла над мужем. Упертые в бока руки не предвещали супругу ничего хорошего. Причем готовую к скандалу женщину не могло остановить присутствие посторонних. Крячко откашлялся и тоже покинул кресло.

— Мы, пожалуй, пойдем. — Он уже мысленно представил, чем сегодня обернется все это для Дмитрия Александровича, и искренне посочувствовал ему. — И спасибо вам за информацию.

— Да, — поддержал Станислава Лозинский. — В итоге вы нам здорово помогли. И еще, Марина Сергеевна, — добавил он, уже направляясь к выходу. — Относительно того, что Тамара ему исключительно секретарь, а не любовница, ваш муж тоже солгал. Приятного вечера. Провожать нас не нужно. Мы сами найдем дверь…

— Какого черта? — недовольно буркнул Крячко, выходя на улицу. — Ты это специально? Или у тебя такой врожденный талант?

— Я предпочитаю думать, что талант. Бесить людей — моя профессия. Но благодаря этому мне нередко удается вытащить ценную информацию. Как сегодня, например.