Адония - Том Шервуд

Проведя пришедших вдоль увешанных тускло мерцающими старым лаком полотнами стен, хозяин дома остановил их возле последнего.

— Только что повесил! — надломленным от счастья голосом произнёс он, сжимая руки. — Босх! Невероятно! Когда вы, Доминик, сообщили мне, что у вас есть ранний Босх, я не поверил. Откуда? Подумал, что, скорее всего, подделка. Но нет! Я посмотрел, и что я увидел? Иероним Босх, несомненно! Лак покрыт каннелюрцами, видите, леди, эти беспорядочные чёрточки, которые на полотно наводит его величество Время? Но не это главное. Каннелюрцы можно сделать за час, умельцы — это известно — на такое способны. Но повторить руку мастера! Совершенно исключено. Хотя бы вот та рыба на птичьих ногах, из распоротого брюха которой высыпаются золотые монеты, видите? Или вот эта кошка с клюкой, которая ведёт держащихся друг за друга слепцов! Шедевр. Как вы решились, бесценный мой Доминик, расстаться с Босхом? Как вы решились?

— О, уважаемый, — чуть наклонил голову Доминик. — У меня имелась причина…

Через полчаса, попрощавшись, они вышли из дома.

— Я до слёз тронута вашей жертвой, — тихо сказала, взглянув в лицо Доминику, Адония. — Уступить Босха!

— Это не Босх, — столь же тихо ответил ей Доминик.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «не Босх»?

— Именно то. Я сам написал эту картину. Чтобы добыть деньги на приобретение благопристойного вида, позволившего бы мне совершить с вами знакомство.

— Как?! Вы написали раннего Босха, здесь, в Плимуте, за два дня?!

— И за две ночи.

— О, Доминик! Вы знаете… Вы хотите узнать? Я влюблена в вас!

— Я также! Знайте и мою тайну: я также, с первой минуты!

Соединив руки, они долго стояли, глядя друг другу в глаза.

Молчали. Разговаривали только глазами. Наконец, опомнившись, Доминик произнёс:

— Я ведь до сих пор не знаю, как вас зовут! У вас должно быть необыкновенное имя!

— Самое заурядное. Моё имя — Адония.

— Это не имя, бесценная леди. Это музыка.

Поздно ночью далеко от порта на окраине города в дорогой таверне на втором этаже светилось окно. В маленькой комнате, возле распахнутых ставен, белел скатертью круглый стол. В центре его расположилось пространное круглое блюдо с жареной кофейно-смуглой индейкой. К нему приткнулось маленькое, с салатом, укропом и солью. На противоположных краях находились два столовых блюдца с уложенными с боков ножом и вилкой. На третьей, ближней к окну стороне, темнела пузатая двухпинтовая бутылка с вином, а напротив неё горбился нарезанный хлеб. Возле стола высились спинки старинных тяжёлых стульев. За ними, ещё более высокие, стояли два канделябра с горящими в них свечами. На одном из стульев сидел Доминик.

— Вот теперь всё! — звонко произнесла Адония, выходя из дверей соседней комнаты.

Она принесла и поставила блюдце с округлым рядком сыра с одной стороны и отображающим его точно таким же овалом из круглых долек лимона. Села на стул, но тут же привстала:

— Да нет же, ещё одно есть, последнее…

— Подожди! — остановил её Доминик. — Позволь мне!

Он встал и быстро прошёл в соседнюю комнату. Через мгновенье вернулся и, держа обеими руками, поставил перед Адонией высокий, сверкающий золотыми вкраплениями, хрустальный фужер.

— Это — тебе, — сказал он, вставая перед Адонией на колено. — Флорентийский хрусталь. Здравый смысл говорит, что купить нужно было бы пару, но тогда это не очень-то выглядело бы как подарок.

Адония взяла его лицо в ладони и, наклонившись, едва касаясь, поцеловала в уголок глаза.

— Теперь ты наберись на секунду терпения, — сияя улыбкой, произнесла она и, встав, порхнула к стоящей возле двери корзинке.

Вернувшись к столу, она присела возле всё ещё покоившегося на колене Доминика. Что-то прятала, заведя руку за спину.

— Теперь раскрой пошире глаза, — таинственно сказал она, — и верь им!

И, поведя рукой, предъявила изумленному другу точно та кой же хрустальный бокал.

Одно из моих самых любимых занятий, — смеясь глазами, сказала она, — посещать антикварные лавки!

— В переулке, напротив восточной гавани, да?!

Тихонечко рассмеявшись, держась за руки, они встали, медленно разделились, потянувшись каждый к своему стулу.

— Скорее давай их наполним! — всплеснула руками Адония.

Доминик взял бутылку. С писком вылезла тугая толстая пробка. Взволнованным тенорком заклокотала, выбегая из длинного горлышка, тёмно-вишнёвая влага. Разлив вино, Доминик поднял на уровень глаз подаренный ему бокал, поцеловал его стенку и медленно пригубил. Адония, тем же прочувствованным жестом новоявленного ритуала приблизила свой бокал, поцеловала его кромку и, пристально глядя Доминику в глаза, отпила глоток. Долгую, волшебную, сладостную минуту они смотрели друг на друга сквозь оживлённые светом свечей вытянутые вертикально цилиндры рубинов.

— Ты расплываешься, — вглядываясь в свой рубин, прошептала Адония, — но я вижу тебя ясней и отчётливей, нежели в свете обычного дня.

— И я вижу тебя, и узнаю! — ответно прошептал Доминик.

— Как же это ты узнаёшь? Ведь ты меня раньше не видел!

— Ты разве не помнишь, — вполголоса промолвил Доминик, опуская бокал. — Мы знали друг друга прежде. Ещё до того, как родились на этой земле.

— Да! — потрясённо прошептала Адония, и глаза её вдруг наполнились блеснувшими в свечном свете слезами. — Как я могла забьггь? Я уже сидела вот так, напротив тебя, и лицо у тебя было точно такое!

— Вокруг был сад, волшебный, прекрасный!

— Над нашими головами разговаривали ветви деревьев!

— По утрам, когда вставало многоцветное солнце, мы шли, — нет, мы летели смотреть…

— На белого буйвола!

— Да, конечно! И мы приветствовали их — и белого буйвола, и янтарного льва… А третий? Ты помнишь, кто был там третий?

— Сверкающий синий орёл! — потрясённо прошептала Адония.

— Да, орёл.

— Расскажи, расскажи, расскажи! — простонала Адония, — что это было? Когда это было?

— Мы сговорились встретиться здесь, на земных дорогах. Но раз за разом наши пути расходились. Ты помнишь, как бесконечно давно мы покинули наш волшебный сад?

— Тысячу лет!

— Тысячу лет.

— Я всё это время искала тебя!

— А я, о как я ждал этой встречи! Я знал, что вернуться мы сможем лишь встретившись здесь.

— Но скажи, зачем ты ушёл?

— Был дальний Зов, который томил меня возможностью увидеть земной мир. Я мечтал стать художником и рисовать добрые лица людей, милейшие лики животных, прекрасные, гордо взлетающие к небу замки. Море, деревья, цветы.