Спиридов был - Нептун - Иван Фирсов

Спиридов радовался вдвойне. Курьер с Манифестом привез указ о производстве его в лейтенанты. Первым поздравил Спиридова, вручая эполеты Бредаль:

— Твоя марка поднялась нынче весомо, до командира фрегата един шаг. — И добавил, смеясь. — Токмо по возвращении в Кронштадт.

Все прошло без задоринок, служивым выдали по лишней чарке и двугривенному. Потом Бредаль спохватился:

— У Колы-то в Катерин-гавани зимует «Пантелеймон» с фрегатом, — вводил он в курс дела Спиридова, — заготовь сей же час копии Манифеста и присяги. Отошли их завтра в Колу, капитану Люису.

В Архангельске после торжества по случаю присяги оживились русские купцы, иноземцы несколько присмирели, их лавки в Гостином дворе закрывались теперь с заходом солнца. Да и в тавернах заметно поубавилось заморских гостей, отсиживались по квартирам. Теперь прибытие каждого нового человека из столицы вносило разнообразие в монотонную жизнь припортового города. Вести о переменах то и дело будоражили людей. После Рождества иноземцы в Архангельске приуныли. Стало известно, что Остерман и Миних приговорены к смертной казни, но императрица их помиловала и отправила в ссылку.

Спустя несколько дней очередная новость всполошила народ. В Петербурге отслужили благодарственный молебен в честь прибытия 14-летнего принца Голштинского Карла Петра, сына покойной Анны Петровны, дочери Петра Великого. Елизавета твердо решила объявить его наследником престола и начала присматривать ему невесту. Состоялся молебен и в архангельских церквях.

Обычно официальные дворцовые известия объявлялись Манифестами, указами, которые оглашались во всех приходах. Теперь, прослышав про воцарение Елизаветы, прихожане недоумевали промеж себя:

— Прежний-то малютка-анператор куда делся?

Скоро все разъяснилось.

Ямщики принесли на языке: из Петербурга, в сторону Риги, направился длинный обоз под конвоем гвардейцев, он увозил из России на родину всю брауншвейгскую фамилию — свергнутого младенца императора Иоанна Антоновича с его родителями.

Зима подходила к концу, нет-нет в солнечные дни с черепичных крыш домов богатых архангельских купцов стучала капель. В эту пору прибавилось забот у адъютанта Главного командира порта. Пришла депеша из Петербурга. Три месяца перемирия и переговоров со шведами оказались только затишьем. Для мира Швеция требовала ни много ни мало как вернуть ей все земли на берегах Балтики, утвержденные за Россией по Ништадтскому миру.

Отъезжая в конце февраля 1742 года в Москву, на коронацию, Елизавета распорядилась дать отпор шведам на суше и на море. Для действий на Балтике флагманом назначили Мишукова. В подкрепление ему должна была прибыть, совершив плавание вокруг Европы, архангельская эскадра.

В первую неделю марта Бредаль созвал командиров.

Один за другим появлялись в назначенный час в канцелярии Спиридова офицеры. Как обычно, раньше всех прибыл аккуратный британец, младший флагман, Вилим Люис, за ним потянулись командиры линкоров — Кейзер, Николас. Последними шумной компанией ввалились моложавые командиры фрегатов — Мордвинов, Нагаев, Путилов.

Спиридов, как всегда, занял место в углу, вести протокол. Такие встречи многому учили молодого лейтенанта. Расширялся кругозор, откладывались в сознании разные случаи из морской практики, промахи одних командиров, сметка и лихость других.

— Ея императорское величество всемилостивейше указала, — неторопливо начал разговор Бредаль, — корабельный флот в предстоящую кампанию вооружить к походу на шведов. Нам, Архангельской эскадре, со всеми кораблями идти на Балтику. — Бредаль перевел взгляд на сидевших с краю командиров спущенных на воду двух линкоров. — Велено нам вас дожидаться, ан работ у вас невпроворот, поспешайте. Вникайте во все дела подрядчиков и мастеровых, мне других забот немало. Зелья, ядер, пушек нехватка. Рекрут не поставляют, а канониров в экипажах недостача более трехсот.

Три весенних месяца пролетели мельком. Двина очистилась от льда только в начале мая. В июне Бредаль понял, что строящиеся линкоры до осени готовы не будут. Вице-адмирал переселился на 52-пушечный «Леферм» и поднял на нем свой флаг. Спиридову наступило некоторое облегчение. Отныне меньше писанины исходило из канцелярии флагмана. Многие приказания и распоряжения передавались флажными сигналами. В начале июля на фалах флагмана обозначилась команда: «Командирам прибыть в полдень к флагману».

На этот раз Бредаль был немногословен:

— Через неделю учиню смотр готовности эскадры. Следующим утром снимаемся с якорей. На случай разлуки первое рандеву для сбора у Кильдюина, другое на траверзе Нордкапа.

19 июля 1742 года эскадра снялась с якорей. Накануне выхода Бредаль, как положено, повестил приказом командиров о возможной встрече с неприятелем и порядке вступления с ним в бой. Предусмотрел он и замену себе: «Ежели я буду убит, за флагмана вступить капитану Люису, ежели и с ним случится смерть, за флагмана быть капитану Николасу».

Умудренный боевой адмирал не исключил встречи с врагом, но море приготовило эскадре суровые испытания.

Впервые после долгой стоянки вышли в совместное плавание архангельские корабли. Обычно такие отряды должны мало-мальски иметь хотя бы одну-две тренировки, чтобы проверить подготовку командиров и экипажей к длительному походу, их взаимопонимание в плавании. У Бредаля не было такой возможности, но он надеялся, что опытные капитаны его не подведут.

Белое море миновали благополучно, потом задули противные ветры. На подходе к Кильдюину в середине августа внезапно нашел густой туман, а через несколько часов, когда он рассеялся и корабли показали свои места, Спиридов с тревогой доложил флагману:

— Не показывает себя «Счастливый».

Бредаль вскинул подзорную трубу, еще раз осмотрел утопавший в дымке горизонт, перевел взгляд на сгрудившиеся по обе стороны корабли, закашлялся. «Еще не хватало забот, как-никак 60-пушечный корабль. — Невеселая усмешка скользнула по лицу флагмана, — Вот тебе и счастье».

— Передать по цепочке: «Иметь строй кильватера по ордеру. Курс вест-норд-вест».

Бредаль кивнул командиру:

— Прибавь парусов, выходи в голову. Дай пушку для внимания.

Через минуту с борта флагмана прогремел холостой выстрел. На фалах, расправляясь на ветру, затрепетали флаги, расторопные сигнальщики репетовали приказ флагмана.

К полудню ветер усилился, на гребнях волн появились барашки, рулевые с трудом удерживали корабли на заданном курсе. Спиридов то и дело поднимал подзорную трубу, считая за кормой корабли. Солнце катилось над горизонтом, видимость была неплохая, но старый боцман, знавший эти места, окинув взглядом оранжевую полоску на западе, пробурчал:

— Быть шторму великому.

Чем ближе к Нордкапу, тем круче становились громады волн, посвист ветра в подобранных парусах навевал невеселые мысли. Спустя сутки корабли уже не держали строя, а кое-как выбирались по генеральному курсу, частенько меняя галсы, так как ветер зашел к западу.