Версаль. Мечта короля - Элизабет Мэсси

– Вы довольны собачкой, которую я вам поднесла? – спросила мадам де Монтеспан, наклоняясь к королю.

– Вы про Касселя? Вполне доволен.

– Вижу, вы до сих пор его дрессируете.

Людовик улыбался. Его взгляд вбирал в себя лица, голоса, блеск свечей и взрывы смеха. «Какой прекрасный момент, – подумал он. – Я – в любимом дворце, окруженный подданными. Вот если бы время могло остановить свой бег, если бы луна замерла, удерживая этот вечер до тех пор, пока я не позволю ей двинуться дальше».

История была рассказана. Роган опрокинул в себя еще один бокал. Количество выпитого вина сделало его вполне готовым к серьезному разговору с королем. Покачиваясь, Роган подошел к королю.

– Кто-то должен поговорить с вашими строителями, – заплетающимся языком произнес он. – Рабочие устали. Они голодают. Угрозами и строгостями вы вряд ли заставите их работать.

Людовик перестал улыбаться:

– Я сам с ними поговорю. А тебя прошу говорить потише. Не порти настроение моим придворным.

– Ваше величество, позвольте быть с вами откровенным, – продолжал Роган, раскачиваясь из стороны в сторону. – Вы потеряете их уважение. Каждый, кто побывал на войне, остается солдатом. А солдаты понимают лишь приказы. Вот если бы к ним пришел человек военный, урезонил бы их…

Роган поклонился, предлагая в качестве такого человека себя.

– Ты прав. Я пошлю к ним Лувуа.

Изумленный Роган открыл рот, но тут же поспешил закрыть. Чувствовалось, ему хотелось возразить и даже потребовать, чтобы король отправил на переговоры со строителями его, однако он своевременно вспомнил о своем месте. Нехотя поклонившись, Роган поплелся прочь.

Дождавшись, пока Роган удалится, к Людовику подошла Генриетта. Ее лицо было непривычно бледным. Лоб прочертили морщины.

– Ваше величество, прошу меня извинить, но я устала и неважно себя чувствую. Я пойду к себе.

– Да что с тобой сегодня? – удивился король. – Ты всегда являлась украшением двора. А сегодня… какая-то отрешенная. И за обедом, и сейчас.

– Еще раз прошу меня извинить, ваше величество.

Генриетта сделала реверанс, подозвала Софи, и они обе удалились. Людовик и Филипп смотрели им вслед. Потом Монтеспан взяла короля за руку, и они удалились в ее покои.

Их любовное слияние было бурным и неистовым. Атенаис извивалась, стонала от желания. Шею Людовика обдавало ее жаркое, страстное дыхание. Он опустился на нее, прижал ее руки. Она продолжала извиваться. Казалось, будто она хочет вырваться из-под этого гнета, хотя на самом деле Атенаис наслаждалась мужской силой и властью над нею. Людовик двигался, вновь и вновь пронзая ее. Он хотел эту женщину и не потерпел бы ни малейшего сопротивления.

Однако даже сейчас он продолжал думать о Генриетте.

Людовик заставил себя вернуться к процессу и даже сделал несколько толчков. Его кулаки были плотно сжаты, он дышал сквозь зубы, однако неистовая жажда мало-помалу утихала. Монтеспан издавала крики наслаждения. Ее ноги обвили спину короля, чтобы проникновение стало еще глубже.

И вновь он подумал о Генриетте.

Он вдруг остановился и резко встал с кровати, не достигнув вершины наслаждения.

Атенаис откинула с лица взмокшие пряди и осторожно коснулась плеча Людовика:

– Неужели я не доставила удовлетворение королю? Позвольте исправить мою оплошность.

Но король уже одевался.

– Я вернусь, – пообещал он.

Взяв свечу, Людовик воспользовался потайным коридором, который привел его прямо в спальню Генриетты. Она спала, разметав волосы по подушке. Ее руки были сложены у подбородка, отчего она сейчас напоминала молящегося ребенка. Шаги короля разбудили Генриетту. Она торопливо натянула одеяло, прикрыв грудь.

– Ваше величество, – сонно прошептала она.

Людовик поставил свечу на столик и присел на край кровати:

– Я беспокоился о тебе.

– Не стоило, ваше величество. Я просто устала.

– Твои глаза говорят мне другое.

Дверь спальни стремительно распахнулась, вошел Филипп.

– Мой брат верен себе! – закричал он. – Выждет, пока ты утомишься, а потом начинает бахвалиться. Он всегда так поступал со мной. Можешь не сомневаться, теперь настал твой черед.

– Брат, веди себя прилично, – потребовал Людовик.

– По-моему, ты забываешь, где находишься, – сердито бросил ему Филипп.

– А ты забываешь, с кем говоришь, – ответил Людовик с отнюдь не братским выражением лица.

Филипп осекся. Слова, готовые вырваться наружу, застряли у него в горле.

– Лувуа тебе не поможет, и ты это знаешь.

– Давай не сейчас! – оборвал его Людовик.

– Солдаты не уважают генералов, отсиживавшихся вдали от поля битвы. Воин доверяет только тому, с кем вместе стоял под градом пуль.

Людовик встал и направился к брату. Филипп не дрогнул.

– Думай, чтó говоришь, – бросил король.

– Ты всегда защищаешься. Но от кого? Как ты можешь слепо не обращать внимания на тех, кто хочет тебе помочь? Далеко не все мечтают сбросить тебя с трона. Если бы ты на мгновение снял оборону, ты бы это увидел. Люди хотят тебе помочь. Так дай им такую возможность.

Генриетта со стоном поднялась на ноги, завернувшись в одеяло.

– Брат! – крикнул Филипп. – Тебе кажется, что я против тебя. И весь мир против тебя. Но ты ошибаешься.

– Филипп… – с трудом произнесла Генриетта. Она цеплялась за изголовье кровати. Испарина покрывала ее лоб. – Пожалуйста, прекратите ссориться.

Филипп повернулся к жене:

– А ты, пожалуйста, что-нибудь съешь! Скоро в обморок упадешь от голода.

Генриетта посмотрела на братьев, потом на столик, где стояло блюдо с фруктами. Она покачала головой и приспустила одеяло, показав слегка округлившийся живот.

– Я жду ребенка.

Людовик и Филипп взглянули на ее живот, потом друг на друга, утратив дар речи.

Герцог Кассельский ненавидел злачные места. Прежде никакая сила не заставила бы его переступить порог публичного дома. Но сейчас он не только переступил, а направился прямиком в опиумную курильню, где Монкур назначил ему встречу. И все равно герцог брезгливо морщил нос, проходя мимо обессиленных и одурманенных мужчин и нагих хихикающих женщин, манивших его к себе.

Монкура он нашел на скамейке.

– У меня есть к вам предложение, – объявил Монкур.

– Я сначала хочу получить деньги, которые ты мне задолжал. Мою долю, – сказал герцог, продолжая морщиться и фыркать.

– Деньги здесь, господин. Я ничего не забыл.