Башня Королевской Дочери - Чез Бренчли

— Кто тут звонит, кто звонит, брат? Не время… — Его голос был громок, неясен и невыразителен, а глаза широко раскрыты. Крепкими мозолистыми руками человек оттолкнул Маррона от колокола.

— Брат, заставь его звонить, внизу шарайцы…

— Кто? Кто тут звонит? Это моя обязанность, моя, а сейчас не время…

— Ты что, не слышишь? На стенах шарайцы!

Но человек не слушал его, только плевался и отталкивал юношу. Маррон понял, что он глух и скорее всего полоумен после стольких лет, проведённых в заботах о колоколе.

Юноша отступал до тех пор, пока не оказался вне комнаты, на крыше. Луна светила прямо в лицо; он схватил человека за плечо свободной, больной рукой и повторил, тщательно выговаривая слова:

— Шарайцы! Звони в колокол, поднимай крепость!

Человек ничего не ответил, и Маррон почувствовал, что сходит с ума от бессилия перед глупостью судьбы. Не обращая внимания на боль в руке, он втолкнул человека обратно в комнату, выхватил «Дард» из ножен и приставил его лезвие к горлу человека с криком:

— Звони! Звони в колокол!

То ли старик понял его, то ли просто пытался позвать кого-нибудь, чтобы его спасли от сумасшедшего грешника с мечом и в залитой кровью рубахе, — этого Маррон так и не узнал. Старик наклонился и выпрямился, держа в руках верёвку. Он изо всех сил потянул за неё, потом отпустил и снова потянул, и Брат Шептун грянул в полный голос.

Маррон тут же понял, почему старик был глух как пень. Он задохнулся и вылетел в ночь, преследуемый рёвом колокола. Воздух вокруг дрожал снова и снова, и Маррону показалось, что из ушей у него идёт кровь, так же, как из руки, льёт ручьём, пока он, спотыкаясь, бежит вниз по лестнице, преследуемый звоном, толкающим в спину и плывущим в охватывающей темноте, словно лавина земли или воды. И стоит ему споткнуться, как звон подхватит его, понесёт вниз, закрутит, завертит и разобьёт, швырнув о стену…

Достигнув подножия башни и оказавшись на безопасном расстоянии от колокола, Маррон испытал глупое чувство безопасности.

Тут он услышал шум и побежал налево, туда, где по отрядам, в строгом порядке выбегали из зала братья, услышавшие призыв колокола. Справа раздавался едва слышный стук и скрежет стали о сталь.

— К оружию, к оружию! Шарайцы! — закричал Маррон влево, туда, где сквозь толпу проталкивались магистры. — Шарайцы на северной стене! К оружию!

Он не стал ждать, чтобы проверить, поняли они его или нет, и вместо этого побежал направо, держа в руке лёгкий меч, в лунном свете походивший на холодное пламя. Он бежал к подножию лестницы, туда, где убил своего первого шарайца.

Тело убитого им (а может, совсем другого) человека лежало поперёк ступеней. На вершине стены Маррон увидел сьера Антона, более всего похожего на ангела войны. Облачённый в переливающиеся белые одеяния рыцарь, само изящество и сила, словно танцевал на стене, в то время как его меч взмывал вверх и разил, защищая жизнь хозяина и замок.

Стена кишела чёрными фигурами, их становилось всё больше. Рыцарь стоял так, что на него не могло напасть больше одного противника за раз, но нападающие уже подбирались к нему, используя те самые верёвки, по которым они влезли на стену, верёвки, сброшенные им Мустаром и другими мальчиками-рабами. Впрочем, думать об этом не было времени. Маррон увидел, как полдюжины людей в рясах вбежали во двор; за ними спешила целая толпа. Предоставив им разбираться самим, юноша помчался наверх, на помощь к сьеру Антону.

Звучный вибрирующий голос колокола будил её ото сна каждую ночь, но на этот раз Джулианне показалось, будто он зазвонил во второй раз. Тогда, в первый раз, она ещё пробормотала коротенькую молитву и снова уснула. Нет, ей не показалось.

Колокол зазвенел снова, заставив тело Джулианны отозваться дрожью, а саму её — поднять голову с подушки. Это не был обычный призыв к молитве — три медленных удара, пауза, ещё три удара, нет, это был беспорядочный, торопливый звон, будто громкий нечленораздельный крик перепуганного человека. Джулианна никогда прежде не видела перепуганного монаха, разве что когда этот парень, Маррон, пытался налить вина, а Элизанда строила ему глазки сквозь вуаль. Монахи не пугаются по мелочам. Это была тревога — к оружию, к оружию!

Джулианна вскочила с постели и подбежала к окну, пытаясь разглядеть сквозь резные ставни, что происходит, но так ничего и не увидела. С усилием отодвинула засовы, распахнула ставни — и опять ничего не смогла разглядеть. Чернильная, угольная тьма и серебристые лунные блики на стенах и на выступах — больше ничего не было видно. Ни факела, ни бегущего человека, в общем, ни следа тревоги.

Элизанда уже была рядом. Она высунулась из окна так далеко, что Джулианна в ужасе схватила её за плечо. Подруга только посмотрела на неё блестящими глазами, неестественно изогнула шею в тщетной попытке заглянуть за угол и спросила:

— Что случилось?

— Не знаю. Колокол…

Он всё еще продолжал звучать; воздух дрожал, зубы у Джулианны ныли, а каждая волосинка встала дыбом.

— Это я слышу, — с терпеливой улыбкой и с долей юмора ответила Элизанда, — но почему он звонит?

— Я не могу разглядеть.

Элизанда тоже ничего не видела.

— Прислушайся, — посоветовала она.

Она оказалась права. Хотя звон колокола звучал громче остальных звуков, он не мог перекрыть их полностью — слишком низким был его тембр. Вслушавшись как следует, Джулианна различила далёкие звуки боя, бряцанье оружия и крики людей.

Она не заметила, как Элизанда выскользнула у неё из-под руки. Обернувшись, Джулианна увидела, что подруга копошится в тени её постели, выуживая какие-то тряпки из сумки, с которой она путешествовала.

— Что ты делаешь?

— Ну не могу же я выйти вот в этом!

Пальцы Элизанды поспешно пробежали по завязкам ночной рубашки, превратив ленты в узлы; девушка взялась за подол и потащила рубашку через голову, как ребёнок. Потащила, изогнулась, дёрнула и отбросила в сторону.

— Куда выйти?

— Посмотреть, что происходит, куда же ещё! Или ты собираешься сидеть тут сложа руки и ждать, пока тебе не скажут, что делать? Ты ведь ещё не замужем, Джулианна.

Это было последней каплей. Джулианна вернулась к своей постели и потянулась к платью. Элизанда уже была одета в крестьянский бурнус, в котором её впервые увидела Джулианна, и теперь натягивала на ноги обувь с явным намерением сбежать как можно скорее. Однако Джулианне для того, чтобы надеть своё платье, понадобилось бы гораздо больше времени, и она не была уверена, что подруга станет её ждать. К тому же, доведись им бежать или прятаться, платье могло только помешать.

— Слушай, у тебя нет ещё одного такого же наряда?

— Есть, конечно, — широко улыбнулась Элизанда, блеснув в полумраке белыми зубами.