Предательство Тристана - Роберт Ладлэм

Успокоившись, он сбежал с дороги и углубился в густой лес. Он был уверен, что за ним никто не следит. Ни сероглазый суперфилер, ни Кундров, прикрепленный агент Ланы, его не видели.

Если он ошибался – если за ним на самом деле следили, – то последствия будут ужасными.

В его положении чрезмерной осторожности быть просто не могло.

Под ногами потрескивала хвоя и сухие сучья. Как только он вошел в лес достаточно далеко, чтобы не опасаться, что его могут заметить с дороги или случайно осветить фарами отъезжающего автомобиля, он извлек из карманов фонарик и компас военного образца. Держа фонарь в левой руке, Стивен осветил компас и сориентировал стрелку на магнитный север.

В его распоряжении, конечно же, не было и не могло быть карты необходимого района, и потому Роджер изобрел сетку, используя координаты компаса. Меткалф знал, что Роджер спрячет передатчик здесь, в лесу и укажет его местонахождение при помощи простой системы меток. Водя лучом фонарика по сторонам, он искал пятно красной краски на стволе дерева. Лес здесь был довольно густым и состоял из старых берез с разлохмаченной корой и высоких стройных сосен. Вне узкого луча света сгущалась почти непроглядная темнота. Ночное небо было пасмурным, тяжелый покров туч полностью скрывал луну. Он поглядел на часы. Покрытые радием светящиеся стрелки подбирались к двум. В лесу не было полной тишины, леса никогда не бывают безмолвными. Случайные порывы ветра шевелили листья берез и заставляли ветви скрипеть; то тут, то там пробегали какие-то мелкие зверушки.

Меткалф шел медленно, ступая как можно легче, хотя особой необходимости скрываться у него, пожалуй, не было. В то же время он настороженно прислушивался к любому необычному звуку, любому шуму, который был чуть громче остальных. Поскольку он находился возле дачи, принадлежавшей американскому посольству, было разумно предположить, что лес более или менее регулярно патрулируется сотрудниками управления охраны НКВД. Возможно, они и не бродят здесь глубокой ночью, но исключить такую опасность он не имел права.

Где же помеченное дерево? Конечно, могло быть и так, что Роджер почему-либо не сумел поставить метки, что ему помешали. Хотя вероятнее, что повинна в этом была неточность компасов. Без тщательного определения девиации и калибровки обоих приборов два разных компаса могли дать расхождение в несколько сотен футов. Да компас просто и не был предназначен для столь точного ориентирования на маленьком клочке земли, хотя прекрасно годился для приблизительного определения направления.

В конце концов он все же натолкнулся на березу со свежим пятном красной краски – она еще не успела высохнуть. Это была самая дальняя из трех меток, которые должны были привести к месту, где Роджер спрятал большой радиопередатчик. Меткалф снова сориентировал компас на север, нашел азимут шестьдесят градусов к западу и вскоре оказался у следующей красной метки.

Откуда-то издалека, наверно, с расстояния в несколько сотен футов, донесся треск, показавшийся ему оглушительно громким. Меткалф застыл на месте, выключил фонарик и некоторое время стоял, прислушиваясь. Через минуту он все же убедил себя в том, что это какой-то природный звук, а не человеческий шаг, снова включил фонарик и принялся медленно водить им из стороны в сторону, пока луч не уперся в блестящую нашлепку красной краски на стволе дерева в двадцати пяти футах к северу – северо-западу от того места, где он стоял.

Это была она, последняя метка.

Меткалф и Роджер заранее договорились, как должен быть спрятан передатчик. Проблема состояла в том, что Роджер не мог знать, пока не доберется до места, удастся ли ему это сделать. В этом просто нельзя быть уверенным до того, как окажешься на месте, и потому, очень вероятно, пришлось бы импровизировать. Что там окажется – старое дерево с большим дуплом? Или какой-нибудь шалаш, навес или лачуга?

Ответ на эти вопросы представлял собой небрежную надпись алфавитно-цифровым кодом, которую Роджер вырезал перочинным ножом возле корней третьего из отмеченных деревьев. Меткалф нашел маленькие грубые печатные буквы: «C/8/N». Это означало, что рация находится точно в восьми футах к северу от дерева. Буква C означала третий из шести возможных способов укрытия: рация зарыта в землю и спрятана под любым естественным предметом, который окажется под рукой. Меткалф отмерил шагами восемь футов и сразу же углядел большой плоский камень, полуприкрытый ветками кустарника. Случайный прохожий ничего не заметил бы. Меткалф опустился на колени, отгреб в сторону сосновые иглы, ветки и опавшие листья и отодвинул камень. Прямо под ним оказался зеленый брезент. В него Роджер завернул кожаный портфель, прежде чем уложить его в яму, которую он, очевидно, обнаружил днем во время подготовки. Извлекать портфель пришлось с большим усилием – он был туго втиснут в яму, – а потом Меткалф стер с портфеля грязь и открыл его. Он легко мог работать в темноте, так как прекрасно знал радиодело.

Портфель весил около тридцати фунтов, поскольку в нем находились двенадцативольтовая автомобильная сухая батарея и преобразователь напряжения, наушники и антенна, ну и, конечно, сам передатчик – стальная коробка размером приблизительно фут на фут, обтянутая черной тисненой кожей. Это и была рация «БП-3» – самый совершенный прибор для осуществления тайной радиосвязи из всех, какие когда-либо существовали. Аппарат был создан в глубокой тайне группой польских беженцев в Летчуорте, местечке милях в тридцати к северу от Лондона. Эти поляки, группа замечательных специалистов, прошедших обучение у немцев (оно закончилось всего за несколько месяцев до вторжения вермахта в Польшу; инженеры успели вовремя бежать), были гражданскими; британская секретная служба наняла их работать на себя. Получив задание усовершенствовать никуда не годный старый радиопередатчик «Марк XV», который был настолько велик, что его приходилось перевозить в двух чемоданах, они изобрели компактную, но тем не менее мощную рацию, осуществлявшую прием и передачу. Основу рации составляли миниатюризированные компоненты.

Приемник был превосходен, с выходным сигналом около тридцати ватт, а мощность передатчика позволяла установить межконтинентальную связь. Инженерное решение и выполнение прибора были непревзойденными. Когда Корки в церкви на площади Пигаль в Париже передал чемодан Меткалфу, шеф не устоял перед искушением сообщить о том, что ему удалось заполучить несколько первых опытных образцов рации даже раньше, чем их получила британская МИ-6. «По сравнению с этим все остальное безнадежно устарело. Все другие аппараты теперь годятся только для музея. Но, прошу вас, берегите это больше жизни. Вас можно заменить, а вот это устройство, боюсь, не удастся».

Инструкция по пользованию рацией была приклеена под крышкой черной стальной коробки, но Меткалф успел выучить ее наизусть. Он сделал короткую паузу, чтобы еще раз прислушаться к звукам леса. Услышал слабый шелест деревьев, отдаленный крик ночной птицы. Но ничего больше. Его брюки до колен промокли от снега, а ступни начинали коченеть. Вся эта затея сопровождалась большими неудобствами – насколько легче работалось бы, сидя где-нибудь в закрытом помещении (хотя выбора на самом деле у него не было), – и все же он не видел причины делать условия более неудобными, чем это необходимо. Стивен развернул зеленый брезент холста, в который был завернут портфель, и расстелил его на земле. По крайней мере, он теперь мог хотя бы сесть на сухое. Вряд ли его одежда должным образом годилась для ночных походов по лесу: на нем были смокинг и черное кашемировое пальто. Мало того, что пальто уже испачкалось и даже кое-где порвалось, пока он продирался сквозь чащобу, но его внешность теперь очень сильно ограничивала возможность скрыться, если, конечно, это потребуется. Любой с первого взгляда узнал бы хорошо одетого иностранца, прячущегося в лесу поблизости от Москвы, что в случае поимки вызвало бы сильнейшие подозрения; он не мог попытаться выдать себя, скажем, за местного жителя, охотника, спортсмена. Он говорил по-русски с акцентом, хотя акцент был у многих граждан Советского Союза, приехавших из каких-нибудь отдаленных частей державы, поэтому можно было не опасаться, что его акцент вызовет слишком уж пристальный интерес. Нет, его с головой выдавала одежда.