Год людоеда - Мария Семенова

— Я на телевидении работаю, хочу про вас фильм сделать. — Руссо улыбнулась, присела рядом с Колей, достала сигарету и закурила. — Ты когда-нибудь снимался?

— Что? — Коля возмущенно выкатил большие блестящие темно-карие глаза, обретавшие особую выразительность благодаря светлым, крупно вьющимся волосам. — Ты на вокзал пойди — там снимаются, если тебе про них кино хочется сделать!

— Да ты не понял, Коля! — Лолита с досадой затянулась. У нее явно не получалось общаться с беднадзором в стиле Бороны. — Я имела в виду, снимали ли тебя на видеокамеру? Извини, если я тебя нечаянно обидела.

— А чего меня обижать? Я перед твоей камерой уже пять лет кувыркаюсь. — Коля засмеялся, блеснул своими оленьими глазами. Он докурил сигарету до фильтра и ловко отщелкнул его пальцем в пространство. Окурок закружился в полете и шлепнулся в лужу. Мальчик вытянул губы трубочкой и стал выпускать колечки дыма. Когда их набралось с дюжину, Коля выдохнул последнюю порцию дыма струёй, пронзившей клочковатые кольца. — Голым, что ли? А что делать заставишь?

— Да нет, мальчик, я имела в виду совсем другое! — Руссо испытывала смущение перед этим развращенным ребенком и одновременно жалость к нему. Девушка вспомнила, как в первые дни знакомства ей втолковывал Данилыч: «Мы не можем сказать такому ребенку: я тебя люблю! Потому что он понимает любовь только в одном значении и тотчас начинает покорно снимать штаны». — Я просто хотела задать тебе несколько вопросов, например, чем ты хочешь заниматься в жизни, кем стать?

— Я хочу работать с конкретными людьми и делать реальные дела, — с готовностью, словно отличник на уроке, быстро заговорил мальчик, направив себе в грудь оба больших пальца. — А по концовке хочу стать авторитетом, чтобы на моем примере все пацаны росли.

Лолита подумала, что без Бороны у нее вряд ли получится с первой, а то и со второй попытки добиться доверия у этих детей. Она поняла, что чувствует себя рядом с Махлаткиным и этим вторым, чересчур строго изучающим ее мальчиком совершенно наивной, причем не только в отношении секса, а и жизни в целом. Сколько раз этот ребенок оказывался, даже сам того не ведая, в зоне смертельного риска. Но кто же может из него вырасти, если уже сейчас, в двенадцать лет, он узнал то, о чем иные люди за всю свою жизнь даже ни разу не слышали?

— Ну что, Колька, дал интервью? Хочешь стать журналистом? — Появившийся Федор оказался для Руссо очень кстати. Оператор следовал за педиатром, полагая, очевидно, что и эти кадры пригодятся при монтаже. — Ты давай-ка, дружок, хотя бы школу закончи, а то совсем пропадешь и никаких следов после себя не оставишь. Тебе вещи все подошли?

— Ну да, спасибо, Данилыч, ты меня особенно шузами выручил — век не забуду! — Мальчик развел пальцы, словно хирург перед надеванием операционных перчаток, и благодарно, хотя и несколько шутовски, склонил голову, одновременно указывая своим жестом на черные кожаные сапожки. — А Следопыт, вишь, сбрую какую подогнал. — При этих словах мальчик похлопал по другому своему сегодняшнему приобретению — куртке-«казачок» из коричневого кожзаменителя, воротник и отвороты на рукавах у которой были из белого искусственного меха. — Теперь я у Гостинки заместо манекена на витрину залезу!

— Ты смотри, манекен, чтобы у тебя на Гостинке весь твой клевый прикид не сдернули! — Борона общался с безнадзором показательно-сурово, причем в такой степени, чтобы большинству из ребят становилось понятно, что этот тон — игровой. Федор подошел к девушке и, как всегда борясь со смехом, что еще больше забавляло зрителей, приосанился и отдал честь: — Шеф, почки сняты у десяти малолетних, легкие — у пятерых, мозги пока все на месте, но специалисты приходят к мнению, они чем-то скверным обработаны… Ну что, продолжим наше интервью?

— Нам хотелось бы снять забор крови, — с возможной серьезностью ответила Руссо. — При этом лучше выйти на площадь, чтобы были видны все участники.

Борона бережно взял журналистку под руку, и они пошли обратно к месту раздачи гостинцев, а к Данилычу уже стремились дети, которым, очевидно, чего-то не досталось или досталось не то, что бы хотелось.

— Ребята, все вопросы к Борису Артуровичу! Меня пока нет! Давай, Долорес, работать, потому что мы должны еще попасть в несколько точек, где беспризорники уже ждут добрых волшебников из НАТО.

— Данилыч, ты вроде говорил, будто возьмешь к себе в приют пацанов, которым тяжело живется? — Махлаткин ухитрялся во время речи выдувать из жвачки пузыри и звонко их хлопать. Коля направил оба указательных пальца в сторону мальчика в вельветовой куртке. — Так вот это мои лепший кореш, Олежа, и ему сейчас край как трудно. Устроишь его?

— Мы, Коля, на днях, наверное, все-таки получим помещение и, конечно, возьмем к себе тех, кто больше не может держаться. — Борона с серьезной улыбкой посмотрел Махлаткину в глаза. — Если Олег из таких — он, безусловно, будет у нас. А сам-то ты, Олег, что скажешь? Надо тебе в приют?

— Да я не знаю — ну чтобы поесть там нормально, ну выспаться, чтобы без крыс и маньяков. — Олег продолжал любоваться своей новой курткой, уже отношенной кем-то в далекой скандинавской стране. — Да я еще, вообще, в школе хочу поучиться.

— Хорошо, малыш, ты меня всегда можешь найти на любой из точек: у станций метро или на вокзалах. Спроси у пацанов: когда Данилыч приедет? Они тебе ответят. — Федор потрепал мальчика по бледной щеке, сунул в карман его куртки десять рублей и обернулся к Руссо: — Девушка, мы будем работать?

— Скажите, наши щедрые гости просто самаритяне или представляют какое-то благотворительное общество? — Лолита задала формальный вопрос, чтобы дать педиатру возможность сообщить зрителям об организаторах милосердной акции. Одновременно она с удовлетворением отметила, что оператор, в соответствии с ее предварительной командой, перевел объектив после ее вопроса на Данилыча.

— Все они — в высшей степени религиозные люди. Обратите внимание на господина, который раздает пенсионерам остатки вещей и еды. — Борона указал рукой на высокого средних лет мужчину с несколько воспаленным лицом. — Он их пастор.

— А какую веру они исповедуют? — Журналистка уже не беспокоилась о своей персоне и могла спокойно управлять оператором. Теперь ее (а значит, и оператора) интересовал пастор датской общины и пенсионеры, с благодарностями принимавшие зарубежные гостинцы.

— Мне сложно вам точно ответить, поскольку я не шибко владею английским языком. — Федор, пользуясь тем, что оказался вне зоны видеосъемки, состроил гримасу неуча и бестолково развел руками. — Но если я правильно понял, у них своеобразная иудейская вера, каким-то образом связанная с Христом, а цель всего движения вроде бы в том, чтобы собрать всех евреев в Израиль. Тогда, по их убеждению, наступит земной рай. Но имейте в виду, что я вполне мог что-то неверно понять, поэтому не беру на себя ответственность за то, что дал адекватное представление о религиозной доктрине наших гостей.

— А какова цель их теперешнего приезда? Посмотреть достопримечательности Санкт-Петербурга, принять участие в каком-нибудь мероприятии, просто развлечься? — Лолита еще раз порадовалась за оператора, догадавшегося «уйти» на Русский музей, памятник Пушкину и далее, по кругу, возвращавшегося к иностранцам, которые готовились к отъезду.