Чеченский бумеранг - Николай Иванов

А кассета… Кассета… Черт его знает. Может, это судьба остановила его в последний раз? Предупредила таким образом: хватит играть с жизнью и таскать при этом меня с собой на танцы по лезвию бритвы. Отринь прошлое, начни новую жизнь. Ведь ничего не изменишь в ней в одиночку, неужели не ясно! И цементовозы не Вениамин Витальевич послал, а опять же – она, судьба. Уставшая от его войн, от постоянного риска быть оборванной. Раздавленной под запущенной по московской трассе строительной, самой тяжелой, техникой. Судьбы – они тоже устают от тех, кому достались…

Но все едино – пора расставаться. Вот ведь какая чушь получается: цена еще утром бесценной кассеты – всего два компота…

Встать и протянуть на прощание руку Заремба не успел. Гринька, по-взрослому положив подбородок на подставленные кулачки, созрел для ненужного теперь ответа на прозвучавший вопрос:

– Папка у меня пьяница, в деревне живет, под Калугой.

А мамка умерла. Я на электричке и приехал к тете Асе.

– А тетя Ася…

– Она тоже пьет, но мало.

– И это к ней ты водишь… мужчин?

– Ага. После этого она становится добрая, есть дает. А когда возвращаюсь один, заставляет сначала танцевать, а потом спать с собой. Вот.

В прозвучавшем «Вот» послышалось больше гордости и бахвальства, чем тягости от подобной жизни.

– И тебе нравится все это?

Бычок намерился по привычке легко соврать, но вдруг замер на своих кулачках. После паузы признался в тайне, о которой, похоже, еще никто не знал:

– Нет. Но я соберу немного денег и убегу в Чечню.

– В Чечню? – Заремба в отличие от собеседника выпрямился. Слишком много значило для него это слово. Это не «жиголо»… Потом вспомнил предыдущий обман и успокоился. Усмехнулся: – И что ты намереваешься делать в Чечне? Летать на самолете?

– Не, кто ж меня на самолет пустит. По телевизору показывали, что там солдаты подбирают таких бездомных, как я. И они как дети полков живут. Поеду туда. Я смелый, и воевать буду.

Впервые вместо бахвальства в голосе у Гриньки прозвучали не то что нотки раздумий, а обеспокоенности за свою жизнь. Похоже, мысленно он не раз побывал там, где шла война, уверовал в неизбежность своего появления среди взрывов и стрельбы, но при всем этом мечтал остаться в живых.

– А где твоя тетя Ася живет?

– Недалеко, на Ново-Басманной улице, рядом с комендатурой. Но только ты туда не ходи, не советую. Нынче она сильно пьяная. Обязательно начнет песни петь, ругаться, а потом позовет соседку. Нынче плохо. Я другого поищу.

– Спасибо за консультацию, – Заремба все же встал. Проделал загаданное – протянул руку. – Тебе мой совет, Григорий: садись-ка ты на электричку и езжай обратно домой. Иначе пропадешь – что в Чечне, что в Москве.

Бычок тоже протянул ладошку. На последние слова так горько вздохнул, словно за его плечами уже лежала большая часть жизни. И не в самые лучшие ее дни ему предлагали вернуться.

– А я и дома пропаду. Так что лучше в Чечню, – не отступил от своего.

Зарембе показалось, что мальчику жаль расставаться, что он готов был и дальше вести разговор и, может быть, попросил бы потом прощения за барсетку. Но подполковник не позволил себе растрогаться. Вырвал ладонь из цепких ребячьих пальцев Бычка и, не оглядываясь, пошел из здания на перрон, к входу в метро. Оно увезет в любую сторону, только продайся ему за четыре рубля.

«Мне оно надо?» – твердил едва ли не вслух Заремба, торопливо перескакивая ступеньки, уводящие его в подземелье. А вопрос требовалось задавать настойчиво, ибо в груди все же шевельнулась никому не нужная жалость к пареньку.

Чтобы перебить ее, освободиться от нежданных пут, поискал глазами нищих. Да что их искать, стоят вдоль всего подземного перехода – всех возрастов и всякого вида, на любой вкус. Если жалостливый, то и их неплохо пригреть, привести в дом, накормить, заняться устройством личной жизни…

– Все, закрыли тему, – втихую не справившись с сомнениями в душе, вынужден был для убедительности проговорить свое решение вслух.

Остановился у ларька, снял с прилавка первую попавшуюся под руку бутылку пива. Щелкнул привязанной за бечеву открывашкой. Одним махом, не давая горлу передохнуть, вылил в себя содержимое.

– Мне оно не надо, – повторил после горького утоления жажды. И поставил окончательную точку: – Абсолютно.

На станции из-за отсутствия лавочек прислонился к мраморной колонне, но следовавшие один за другим поезда мешали сосредоточиться. А подумать, разложить по полочкам возникшую на ровном месте ситуацию хотелось. После потери чеченских трофеев затея с мщением теряла если не смысл, то перспективу. Оторвались не поплавок и не наживка – сам крючок, которым можно было зацепить рыбину.

Или это в самом деле знак: прекращай, парень, игру в войнушку? Видишь, сколько народу, не обремененного Чечней и криминальными разборками, спокойно ходит по земле. И даже под ней. Что же у тебя свет сошелся клином на оружии? Купи лучше букет цветов, подари его первой попавшейся красивой девушке или даже блондинке тете Асе – и увидишь, что и лирическая сторона жизни не менее прекрасна. Кончай воевать, товарищ подполковник! Есть лишь две причины, оправдывающие оружие в руках мужчины – безопасность Отечества и честь женщины. Но XX век – это век циников, и дуэли канули в небытие.

А вместе с ними, как ни парадоксально, ушли и мужские честь, достоинство. Стрельба идет из-за угла, без предупреждений. А Родину предали президенты. Да и все остальные…

Подошла очередная электричка, и Заремба вошел в распахнувшиеся двери. Вот уж не думал, что придется убеждать себя в необходимости довести начатое дело до конца. Тети Аси никуда не уйдут, но простить смерть Марины, Туманова, Дождевика…

Так что есть и третья причина взводить курок – когда предают твоих друзей.

«В Можайск», – определил направление, в котором ему следовало двигаться. Марина оставила самую значимую зацепку, по которой можно разыскать ее прежнее место службы – женская колония в этом подмосковном городке. Что-то еще записывал журналист, которого тоже следовало отыскать. Чтобы рассказать о гибели группы. Точнее, о причинах трагедии. Если, конечно, газетчик пожелает влезать в кровавую молотиловку. А откажется – то хотя бы сопоставить с ним сведения, по которым можно отыскать на земле следы остальных спецназовцев. Хотя Вениамин Витальевич и подбирал в группу, как ему казалось, бойцов без роду и племени, но люди ведь не живут на земле в одиночку. И рядом с его друзьями находились та же «Ваша светлость», «Ласточка». Которые наверняка любили, потому что не любить, не восхищаться его ребятами было нельзя. И теперь он, их командир, знает, почему поедет к ним – чтобы набраться злости. Чтобы не размокала душа. Мщение – один из семи смертных грехов, но еще большим грехом окажется, если живые предадут память павших. Забудут клятвы и обещания, произнесенные над их могилами. О дуэлях и галантностях девятнадцатого века хорошо рассуждать страусам, зарывшимся головой в песок от действительности.