402 метра - Константин Костин

Теперь уже я наслаждался жизнь, скоростью, силой. Я — номер один, что и требовалось доказать. Несясь под огнями фонарей, слившихся в один светящийся луч, я изредка бросал взгляд в зеркало, заботливо подставляя свой зад перед носом преследователя, когда тот пытался вклиниться в образовавшуюся щель. Что, не нравится?

Где-то мы с расером были похожи. Проигрывать он тоже не любил. Вильнув несколько раз из стороны в сторону перед очередным перекрестком, раскачав автомобиль, едва не опрокинув его, гонщик вошел в поворот.

Эх, жаль, я не сразу сообразил, зачем он раскачивает свое корыто! Проскользив на тормозах метров двести, повиснув на ремне, жадно хватая ртом воздух, стараясь унять жжение в легких, я остановил свой болид. Кровь в висках пульсировала с такой силой, словно кто-то бил по голове кувалдой. Перед глазами все кружилось, в горле застрял соленый привкус. Черт! Сидя в кресле в этом треклятом Манчестере я совсем отвык от скорости!

С другой стороны — ускорение замедления в три g — это не шутки. Меня чуть не размазало по рулю, каково же пришлось водителю того болида, на которого, кроме всего прочего действовала и центробежная сила? Он дверь-то не вынес? Там точно человек? Признаться, я снова начал сомневаться в этом.

Несколько раз тряхнув головой, восстановившись в рекордный срок, я на реверсе вернулся к перекрестку. От Черного Расера осталась только угольная дуга. Одна дуга. Значит он вошел в поворот на двух колесах. На двух колесах! Других же следов не было, будто он растворился в воздухе.

Я заглушил Ванкеля и вылез из машины. Такой мотор, как у этого настырного гонщика, должен грохотать километра за три-четыре, но единственный звук, который я слышал — треск остывающих тормозных дисков. Да правда, не растворился же он в воздухе и не провалился же сквозь землю! Должен же он куда-то ехать! Согласно элементарным законам физики для этого необходим работающий двигатель, а в данном конкретно взятом случае — громко работающий. Чертовщина какая-то. Бред.

По спине пробежал знакомый холодок, стало немного не по себе. И "немного" — еще слабо сказано. А не пойти ли мне домой? Там как-то по спокойнее, и кстати… кстати Маша меня, поди, заждалась. Вытерев со лба пот, я начал медленно отступать к машине. Наткнувшись спиной на пыльный бок, я сел в автомобиль, хлопнул дверцей, с юзом развернулся и помчался в родную крепость.

— Не потеряла? — заявил я с порога.

Желтых уже успела навести свои порядки. С мокрыми после душа волосами, в Танином халате, она сидела, поджав ноги, на диване перед телевизором. Что за существа эти бабы! Везде наводят свои порядки. Была бы моя воля — посадил бы всех в одну клетку, и волю выдавал по талонам.

— Ты в Армению за коньяком ездил? — осведомилась она, не оборачиваясь.

Вот те два! С этим Чертовым Расером совершено из головы вылетело. Нетрудно догадаться, что бутылка по прежнему находилась в бардачке моего авто.

— Ох, Машка, — вздохнул я. — Совсем забыл. Сейчас принесу.

— Что? — девушка обернулась вполоборота. — Чем же ты занимался эти полчаса…

Чем? Наверно, она очень удивилась бы, узнав, что за эти полчаса я пересек город из конца в конец, и не на один раз. Тут я заметил, что путана как-то странно на меня смотрит. Не то с удивлением, не то с сочувствием.

— Саш, что с тобой?

— Что не так? — забеспокоился я.

Подойдя к зеркалу, я обнаружил тонкую полоску крови, застывшую на подбородке. Ну, это — фигня. Такие ускорения вообще не проходят бесследно для человека. Как для легких, так и для мышечной ткани, но особенно — для сосудов головного мозга. Пилоты реактивных истребителей, которые испытывают на себе куда большие нагрузки, маются головной болью уже через пару лет полетов.

А дальше — интересней. Футболка, пропитанная какой-то склизкой гадостью, прилипла к телу. Я чувствовал это и раньше, но наивно предполагал, что это всего лишь пот. Эта же слизь блестела и на джинсах. В какую гадость я вляпался? Едва не разодрав футболку, я сдернул ее с себя и бросил в угол. Самым сложным оказалось справиться с пряжкой ремня: пальцы скользили по металлу, обильно окропленному соплянистой дрянью. Здесь пригодился Машин опыт — сразу видно, девчонка в таких делах основательно поднаторела. Вытряхнув из карманов ключи, бумажник и прочую мелочь я отправил штаны в тот же угол.

— Что за пакость? — скривилась путана, поднеся пальцы к носу. — Похоже на вазелин.

— Ты-то откуда знаешь? — усмехнулся я.

— Ты не представляешь, какого опыта можно набраться…

— Где?

— Нигде, — буркнула девушка, вытирая об меня руку. — Ты где был-то?

— Ты про Черного Расера слышала? — спросил я.

— Да, и не раз, — кивнула Маша. — Сказки все это.

Сказки? Все? Это? Она мне про сказки рассказывать будет? Конечно, я уже большой мальчик и в байки про счастливый брак и прочую лабуду не верю, как не верил и в Чертового Расера. Но он же существует! Я пристально посмотрел в глаза Желтых, и понял, что доказывать ей обратное совершенно бесполезно. Чтобы поверить надо увидеть. С другой стороны, неужели она не понимает, что байки на пустом месте не рождаются? Я, например, ни разу не видел птенцов голубей, и что? Это же не означает, что птенцов голубей не существует.

— Саша, — певица плотно прижалась ко мне, и даже через плотную ткань халата я почувствовал, как напряжены ее соски. — Может, хватит голову всякой глупостью забивать? У нас не так уж и много времени осталось.

— А здесь я с тобой согласен.

Я чмокнул девушку в лобик и подхватил на руки, сильно сжав ее обворожительную попочку. Девушка обняла меня ногами, впилась губами в мои губы. Машин язык ловко проник в мой рот, встретился с моим и закружил его в вихре безумного танца. Наш поцелуй длился минут десять — не меньше. Пусть это не круче твина, но около того. Во всяком случае, это только начало, а дальше…

— А как же коньяк? — тяжело дыша поинтересовался я, когда наши губы разомкнулись.

— Коньяк? У моей задницы такое ощущение, что мы и без него обойжемся.

Вообще, я люблю поспорить, и очень редко случается, что не могу ничего ответить. Однако этот день был сплетен из редкостей и нонсенсов, и я, не найдя слов, чтобы возразить, а, главное — желания, щелкнув языком, понес девушку в спальню. Переступив через порог, я бросил Машу на кровать, халатик распахнулся, выставляя на показ тело, которое я видел ни один раз, и которым ни один раз мог овладеть, каждый раз что-то мешало. Но теперь-то никто не в силах нам помешать. Через столько лет жизнь свела нас вместе, и, надеюсь, не чтобы в очередной раз посмеяться. Глядя на Марию, на ее блестящие счастьем глаза, на дрожащее от нетерпения тело, я впервые в жизни осознал, что это — любовь. Любовь к другому человеку — существу, изначально эгоистичному и неблагодарному. Я не про себя, я отвык любить, я про Машу. Она любила меня тогда, и любит сейчас. Как я мог быть таким слепым? Это судьба.