На крыльях мечты - Анна Матир

Папа засунул руки в карманы.

— Твоей маме было тяжело, знаешь ли. Ее очень задело, что твой брат вот так уехал. Она хотела быть с ним до конца, не важно, насколько это было бы тяжело. Ты же знаешь, что ей нездоровилось… с октября.

Он посмотрел на детей, но они не обращали на нас никакого внимания, бегали, играя, из угла в угол.

— Смерть ее сестры была для нее тоже очень болезненной.

Я не ожидала, что папа это скажет. Я начала обкусывать ноготь на пальце. Выплюнув его, я взяла на руки одну из кошек, живущих в сарае, полосатую, и стала поглаживать ее, пока она не замурлыкала.

Мама даже не захотела приехать помочь своей сестре, почему же она скорбела о ее смерти?

— Но мама даже не говорила о ней, по крайней мере, долгое время.

Папа потер шею сзади.

— Когда Адабель покинула Даунингтон, твоя мама очень обиделась. Она не знала мужчину, за которого вышла замуж ее младшая сестра, а ведь после того, как их бросил отец, она чувствовала себя в ответе за нее.

Дженни прошла по сараю, повизгивая от восторга. Я поймала ее и подбросила в воздух. Она засмеялась в моих объятиях. Я поцеловала ее в губы и направила прогуляться к противоположной стене.

— Что ты имеешь в виду? Я никогда не слышала, что их отец бросил.

— Конечно, не слышала. — Он взял вилы и начал набрасывать в кормушку Дэнди свежее сено. Френк, наверное, уехал верхом. — Его уход, она считала, опозорил ее. Когда Адабель убежала с незнакомцем, это тоже стало позором. Потом мы узнали, что ее муж умер. А сама Адабель пошла работать в чужие дома, семьи, заботиться о чужих людях, вместо того чтобы приехать домой к собственной семье.

Он оперся о вилы, положив руку на руку.

— Твоя мать, Ребекка, хорошая женщина, просто очень гордая. Она не любит показывать, когда ей больно. — Его глаза встретились с моими. — Может быть, это похоже на гнев, но на самом деле это боль.

И как бы подводя итог всему вышесказанному, отец произнес:

— А теперь и ее сына не стало.

Я положила руку ему на плечо.

— Но он был и твоим сыном! Ты хочешь сказать, что не чувствуешь того же?

Его лицо на мгновение исказило глубокое страдание, оно укололо меня прямо в сердце, как иголка сквозь тонкий шелк.

— Ты растишь и воспитываешь детей так, как считаешь правильным, и всегда надеешься на лучшее. Но ты не можешь знать, что с ними будет дальше. И ты не можешь изменить того, что случилось. И как бы это ни было больно, жизнь продолжается.

Наверное, это была самая длинная, произнесенная за один раз речь, которую я услышала от отца. Снова и снова прокручивая его слова в уме, я понимала сейчас то, что не смогла бы понять раньше. Бедная мама. Она не хотела, чтобы те, кого она любила, взрослели и принимали собственные решения, жили своей жизнью.

Даже Уилл, который практически всегда делал то, что она хотела, и тот разочаровал ее в самом конце. Может быть теперь, когда я понимаю ее, я смогу быть с ней терпеливее?

* * *

— Хочешь немного молока в чай, мама?

Она давно мне говорила, что так пьют чай англичане. Я не знаю, откуда это было ей известно, но она позволяла мне пить чай с молоком, когда я была еще ребенком: на Рождество Санта-Клаус приносил мне поднос с чаем — настоящий фарфор на подносе, с молочником, все из одного сервиза. Мама сидела рядом со мной, отдыхая от домашней работы. Я надеялась, что мои слова навеют ей воспоминания о тех временах.

— Ты опять будешь печь кукурузный хлеб?

Вчерашнее решение быть терпеливой улетучилось, как утренняя свежесть под гнетом дневной жары. Я поставила перед ней чашку чая и посмотрела на практически пустой мешок пшеничной муки в дальнем углу и на полный мешок кукурузной.

— Да, мама, собираюсь.

— Сегодня тесто было слишком сухим. В следующий раз добавь больше молока.

Я грохнула кастрюлей по противню и ждала, что она меня отругает. Но она не стала этого делать.

— Это звук автомобиля? — Мама торопливо подошла к окну, будто в ожидании приезда ее самого дражайшего друга.

Выглянув в окно, я увидела, как во двор въезжает знакомый «форд», окруженный облаком пыли. Я надеялась, что мое сердце забьется от радости, вместо этого внутри у меня все опустилось. Мама будет приветливой или заморозит его своим безмолвным пристальным взглядом? Любая перспектива пугала меня.

Я вздохнула.

— Это шериф Джефрис.

— Шериф? — воскликнула она в ужасе. — Что он здесь делает?

Я сняла фартук.

— Он друг, вот и все.

Она обернулась, сузив глаза.

— Друг того мужчины или твой?

Прежде чем я смогла ответить, шериф уже стоял в дверях, в его руках вертелась шляпа.

— Ребекка!

Губы мамы изогнулись, выдавая некое подобие поощрения, которого я боялась.

— Шериф Джефрис! — Я заметила разочарование на его лице. Ведь на прошлой неделе я уже называла его Генри. — Пожалуйста, познакомьтесь с моей мамой, Маргарет Хэндрикс.

— Очень приятно познакомиться, миссис Хэндрикс. — Его шляпа завертелась в руках еще быстрее. Я забрала ее и положила на стол.

Его руки начали искать себе какое-то другое занятие.

— Сожалею о вашей утрате, миссис Хэндрикс. Мы все молились о вас.

Мама поджала губы, в их уголках я заметила глубокие морщины. Я ждала, когда она упомянет Уилла, но она этого не сделала. Думаю, она не хотела обсуждать свое горе с кем бы то ни было. Либо ее отвлекало от разговора присутствие Френка.

— Что привело вас сегодня к нам, шериф? — поинтересовалась я, молясь, чтобы это было какое-нибудь дело.

Он покраснел.

— Я приехал пригласить вас прокатиться, Ребекка. — Он посмотрел на маму, ожидая ее одобрения.

Она просияла.

— Обед практически готов, шериф. Почему бы вам не присоединиться к нам? А после ужина мы с удовольствием прокатимся.

Мне захотелось провалиться на месте.

— Да, пожалуйста, оставайтесь.

* * *

Обед и поездка заняли целую вечность, или, по крайней мере, мне так показалось. Солнце уже клонилось к закату, когда шериф высадил маму и меня у центральных ворот усадьбы.

— Спасибо за обед, мэм! — Он приподнял шляпу, благодаря маму, хотя еду готовила я. Затем он обвел меня голодным взглядом, завел мотор и уехал.

— С нетерпением ждем встречи в церкви, шериф! — Мама помахала ему на прощанье.

Я отступила, чтобы не запачкаться в облаке пыли. Бедный Генри. Он не заслуживал тяжкой участи быть веревкой, за которую с разных концов тянут мама и я. Когда мы шли к дому, я раздумывала: мог ли он быть именно тем мужчиной, которого Господь предназначил мне? Маме он понравился, хотя она пока не знала, что его мечты заведут нас куда дальше от нее, чем Пратер Джанкшен.