Заговор обреченных - Богдан Сушинский

– Я понимаю, господин будущий президент, что ваша репутация должна быть безупречной. Только что-то очень плохо представляю себе, как может оставаться безупречной репутация генерала, присоединившегося к заговорщикам, изменившего присяге на верность фюреру и согласившегося принять столь высокий пост из рук путчистов. Вы уж извините, генерал-полковник, но у нас откровенный разговор, который вы сами же и спровоцировали.

– Сейчас не время для подобных разговоров, господин Гизевиус.

– Напротив, самое время для откровений. Право исповеди. Почему бы им не воспользоваться? Уверен, что когда Фромм и тот штандартенфюрер из гестапо освободятся от опеки ваших трусящих перед ними офицеров и вырвутся на свободу, такой возможности – поговорить и исповедаться – нам уже не предоставят. Уж они-то, попомните мое слово, будут действовать решительно.

– Не сомневаюсь, – соглашается генерал Геппнер. Ему так и не удалось заменить Фромма на посту командующего, поскольку ни один уважающий себя генерал не признал его в этом качестве. Все требовали к телефону Фромма, только Фромма и никого, кроме Фромма. Прусская школа. Будь ты хоть трижды заговорщиком и путчистом, а подчиняться изволь только тому, кто назначен фюрером, против которого ты в заговоре. Убийственная логика армейщины. – И боюсь, что вы окажетесь правы.

– Вы видите перед собой пророка, господин генерал. По крайней мере, в этом вопросе.

– И тем не менее мы не могли поступать иначе. Хотя нам известно было ваше недовольство «мягкотелостью обращения с арестованными». А что касается пророчества… Поживем – увидим…

– Вам придется довольствоваться этим лицезрением без меня, господа офицеры.

– Вы решили оставить нас?

– Чтобы не досаждать своими нравоучениями. Так что можете облегченно вздохнуть.

В приемной неожиданно появился майор Георги, зять генерала Ольбрихта. Заметив, что подполковник Гербер стоит почти у приоткрытой двери и явно прислушивается, он подозрительно косится на него.

– Жду, когда генерал Ольбрихт освободится. Но там разгорелся спор, – пожимает плечами Гербер.

– Как это понимать? – повысил тем временем голос генерал Бек, обращаясь к Гизевиусу. – Вы в самом деле хотите уйти?!

– Не желаю дожидаться, пока здание оцепит эсэсовцы и начнут выводить во двор или в подвал для расстрелов, господа. У вас тут довольно большая компания. Кричать под дулами автоматов «хайль Гитлер!», в надежде разжалобить людей Скорцени или майора Ремера, у вас будет кому.

– Вам не кажется, что вы ведете себя слишком развязно? – ворчит Ольбрихт, снимая и вновь бросая телефонную трубку. Во время всей их беседы телефон трезвонит почти не переставая, и его то и дело приходится усмирять.

– Мне кажется, господин генерал, что самое время выдать мне пропуск для того, чтобы я мог беспрепятственно покинуть вашу резиденцию. Вот он. Черкните на нем что-нибудь вразумительное, понятное вашим балбесам из охраны. Мне, признаться, становится здесь скучновато. Как и наши несостоявшиеся американские союзники, которые наверняка пошли бы на мирное соглашение, мы глубоко разочарованы вами.

– Кто это «мы»? – интересуется Ольбрихт.

– «Мы» – это те, кто рассчитывал на вас и готов был помочь. Но оказалось, что рассчитывать не на кого.

Наступает пауза. Офицеры, стоявшие в приемной, не могли видеть, что там происходит, но догадывались, что пауза эта заполнялась росчерком пера заместителя командующего.

– Вот так, майор Георги, – не стал дожидаться «исхода» вице-консула[25] подполковник Гербер. – Как думаете, мне такой же пропуск подпишут?

– Вряд ли.

– Почему?

– Вы должны находиться здесь.

– Не согласен.

– Во всяком случае придется подождать. Сейчас все они слишком разгорячены. И не будь этот господин в штатском абверовцем, да еще вице-консулом… Но вы дерзайте.

– Советую дергать вместе со мной, ибо… – Подполковник не договорил, оставив майора наедине с его собственными проблемами, которые теперь уже сходились не только на росчерке пера тестя на его пропуске.

Спор, подслушанный Гербером в приемной генерала Ольбрихта, заставил подполковника совершенно по-иному взглянуть на ситуацию. Ему стало ясно, что путч полностью провалился. Что во главе его стоят абсолютно бездарные в этом смысле генералы, между которыми нет единства. В то же время генерал Фромм арестован, и в ставке командования не нашлось человека, который бы решительно восстал против заговорщиков, увлекая за собой офицеров, оставшихся верными фюреру или уже успевших отречься от путчистов.

«А ведь это твой шанс, – сказал он себе, спускаясь в телетайпный зал, где больше всего собиралось низших офицеров и обслуживающего персонала. – Может быть, это и есть шанс, благодаря которому можешь наверстать все то, чего другие добивались на передовой».

У него тут же созревает план: создать две-три боевые группы, одна из которых должна ринуться на поиски генерала Фромма, другая – арестовать генералов Ольбрихта, Бека и Геппнера, третья – нейтрализовать посты наружного охранения.

«И это жалкое скопище бездарей и трусов решило организовать путч?! – злорадствовал он. – Я научу, как его правильно следует осуществлять. Штабные учения по подавлению заговора в ситуации максимально приближенной к боевой».

– Ну что там слышно, – встретил его у входа в телетайпный зал майор фон дер Хейде, один из тех офицеров, которые уже дали понять, что не имеют ничего общего с заговорщиками.

– Паника. Путч, по существу, подавлен. У Бека и Ольбрихта ни одного верного им батальона. Осталось соорудить виселицы.

– За этим дело не станет.

– Сколько у нас людей?

– «У нас»? – переспросил фон дер Хейде.

– Да, «у нас», майор.

– Там, в зале, пятеро офицеров во главе с майором Брайтенгером. Еще четверо моих парней ждут сигнала в отделе поставок. Считаете, что пора выступать?

– В общем-то пора. Хотя нас не так уж много. Но ведь и их не больше.