Без гробовой доски - Мария Шелкопряд

улучив момент, когда Ира на меня не смотрела, я отважно протянула к ним руку.

Надежда была на то, что моих добрых намерений будет достаточно, и цветы не обидятся, если к ним просто прикоснуться. Они, и правда, абсолютно никак не отреагировали на прикосновение к их плотной гладкой поверхности, а вот рукав, пробыв несколько секунд под воздействием огня из соседней трубки, начал тлеть, наполняя душистый воздух характерным запахом паленого.

За колонией трубок холм пестрел высокими жутковатыми цветами, соцветия которых постоянно складывались и раскрывались веерами в несколько слоев, уменьшаясь к основанию. В сложенном виде они походили на острые кинжалы, а раскрываясь, мерцали цветными перепонками. Звук, который они издавали, не поддавался описанию, но наполнял душу безотчетным ужасом. Я бы не удивилась, выскочи они из земли и бросься к нам.

Рядом, на том же холме, росли цветы, лепестки которых крепились к стеблю лучистыми розетками. В один такой угодила летучая мышь, и твердый с виду стебель скрутился спиралью, а мягкие лепестки облепили зверька подобно жадным пастям, не оставляя шансов на спасение.

По другую сторону дорожки целую рощу занимали огромные раскрывшиеся стручки невероятных цветов и оттенков, в которых росли горошины, больше похожие на жемчужины. Размеры варьировались от огромных, до совсем неразличимых в полумгле. Но не все «жемчужины» одинаковые — казалось, из некоторых вот-вот выберется наружу нечто запредельно жуткое…

Стручки изгибались в самые замысловатые фигуры, разворачивая внутренности с горошинами то тут, то там, и только с огромным трудом мне удалось справиться с желанием залезть в этот непроходимый лабиринт.

Миновав этот участок сада, мы увидели качавшиеся на легком ветерке прозрачные кувшинчики, размером с ладонь, росшие гроздьями на почти таких же прозрачных, с серебристой сердцевиной стеблях. Внутри находилась какая-то странная жидкость, разных оттенков и иногда в ней плавало что-то похожее на человеческие глаза. Подробнее рассмотреть я не смогла — увидев, что я потянулась к кувшинчику с красивейшей золотистой жидкостью, мерцающей и переливающейся тысячами оттенков, Ира немедленно потянула меня прочь.

Дальше мы наткнулись на цветы, похожие на клювы попугаев, окруженные оправой из душистых лепестков. Один лишний шаг к такому кусту, и у любопытной Русланы в сумке появилась внушительная дырка.

Почти тут же на голову хулиганки покусилось дерево, в чьих собранных в «букеты» очень гибких и подвижных ветвях притаились настоящие клыкастые челюсти. К счастью, реакция у покойницы оказалась достаточно быстрой, и извивающееся дерево осталось без ужина.

А вот я, одурманенная чудесами, уже была почти не против, что бы меня съели…

На подходе к дому росла клумба, с цветами, похожими на крошечные акульи пасти, на вьющихся серебристых стебельках. Под строгим взглядом Иры я ущипнула саму себя, усилием воли выбросив из головы соблазнительную картину, где я сижу дома у окна с «акулками» в обычном цветочном горшке, подкармливаю их конфетами и брызгаю иногда из распылителя водой, а «акулки» вертятся от удовольствия, подставляя погладить подбородки под мои пальцы…

Интересно, Элоиза так делает?

Посреди клумбы с «акулками» росли, казалось, самые обычные низенькие яблоньки, только их красные наливные плоды едва заметно мерцали в темноте. Из баллады я помнила, что внутри яблок вместо сока что-то похожее на кровь.

Наконец, перед нами предстало жилище бессмертной красавицы.

Размеры дома оставались загадкой — мерцающий фиолетовыми сполохами плющ скрывал большую часть бревенчатых стен. Наверное, именно он частенько фигурировал в историях и балладах, опутывая колючими корнями тела пришедших свататься к Элоизе женихов. Из густого плена плюща выглядывали только окошки, дверь и не менее знаменитое высокое крыльцо, с которого было спущено кубарем вниз немало народу. С высокого резного конька крыши угрожающе, но завораживающе свешивался занавесями все тот же плющ.

— Элоиза, открывай! — громко крикнула Ира, бесстрашно разводя мерцающие заросли руками, чтобы добраться до дверей. Двери оказались выкрашены черной краской, но как мне показалось, ради того, чтобы подчеркнуть цвет обрамлявшего их плюща.

— Ира?! Проходи!!! — живая легенда обошлась без ехидных вопросов, встречая Иру как родную.

Признаюсь, я застыла на пороге, пораженная неземной красотой Элоизы, даже Руслана слегка притормозила, уставившись на бессмертную цветочницу. В черных волосах, казалось, вот-вот замерцают звезды, как на ночном небе. Кожа бледная, но не как у голодавшего вампира из подвала, а нежного фарфорового оттенка, словно нечто неземное. Большие темные глаза, на неописуемо-безупречной формы лице, таили бездонную глубину. Неудивительно, что сердца мужчин затягивало в этот омут навеки. Нежное зеленое платье с корсетом словно служило оправой, разум отказывался оценивать его отдельно от хозяйки. Глядя на нее, я понимала, что не смогу нарисовать Элоизу, даже если посвящу всю жизнь этим попыткам.

— О, ты привела друзей! — заметила нас она, выпустив Иру из объятий. — Заходите, не стесняйтесь.

С некоторой опаской мы вошли в дом и снова замерли. На сей раз причиной были змеи, в огромном количестве ползающие по полу. Руслана замерла с поднятой для шага ногой, опасалась придавить тяжелым сапогом какую-нибудь из них, а я боялась ядовитого укуса. Ира же просто сняла обувь и, босыми ногами раздвигая чешуйчатые бока рептилий, спокойно прошла из прихожей в комнату, служившую кухней. Переглянувшись, мы с Русланой последовали ее примеру. А Ира уселась за стол, нагребла себе на колени разноцветную охапку змей и, поглаживая треугольные головки с любопытно трепещущими язычками, поименно представила нас Элоизе, выдавая нашу краткую биографию в собственном мрачно-поэтичном исполнении. Оторвав глаза от суетившейся у печи хозяйки, я сфотографировала увитую змеями Ирку и, наконец, осмотрела помещение.

Кухню занимала печь, выложенная гладкими камнями, стол, за которым мы расселись, покрывала кружевная скатерть переливающаяся множеством зеленых оттенков. Стены сложены из толстенных бревен, выкрашенных в густой черный цвет. Мне на ум пришло слово «смола». Возможно, стены действительно пропитаны не краской, а каким-нибудь соком, учитывая место, где мы находились.

Почти в каждом бревне располагались различных диаметров застекленные круглые отверстия, в которых, как в окнах или аквариумах красовались цветочные композиции, в большинстве из прелестных крошечных цветов. Но я заметила и уменьшенные копии цветов из сада, без сомнения, настоящие и живые. Только около печки стены занимали полки с различными интересными баночками и флакончиками. Среди флаконов попадались и «окна», иногда завешенные зачем-то занавесками. Вязанки засушенных растений свешивались на тонких бечевках со стены и потолка около окна. В центре потолка висела странная серая люстра, больше похожая на потрепанный улей. Она не светила, вместо этого в комнате горело множество зеленых свечей, неверно, собственноручно сделанных Элоизой. Тяжелые занавески на приоткрытых дверях скрывали другие комнаты.

Хозяйка дома поставила передо мной чашечку из тонкого