Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский

поехали за товаром… Куда вы поехали?

Купцы молчали.

— Где вы купили товар, болваны, где вы взяли лес и уголь, который привезли сюда? — Уже повышал голос Волков.

— Ну, дядя… Мы поехали туда, где лес дёшев… — Начал объяснять племянник.

— Куда?

— В Рюммикон, дядя.

Так он и знал, так он и знал. Волков помолчал и начал.

— А знаете ли вы, господа купцы, что недавно я грабил ярмарку в Милликоне?

— Да, дядя, — отвечал Бруно.

— А после этого бил горцев на своём берегу?

Племянник невесело кивал головой, про это он слышал, конечно.

— То есть известно вам, что я воюю с кантоном, а Рюммикон один из городов кантона, и вы, мой племянник, тем не менее, берёте деньги под моё имя и плывёте к моим врагам за товаром?

И юноша, и молодой купец молчали, не было у них ответа на такой вопрос. А кавалер всё так же злобно продолжал:

— А знаете, что будет с вами, узнай горцы, что вы мой племянник?

Бруно потряс головой:

— Нет, не знаю.

— Узнай они об этом, так вы бы тот час были бы в колодках на базаре в Милликоне у позорной стены. И с меня за вас требовали бы огромный выкуп и мир на позорных условиях. А с тобой, — Волков указал пальцем на Михеля Цеберинга, — с тобой и церемониться не стали бы, переломали все кости железным прутом да бросили бы в канаву на радость бродячим псам.

И племянник, и Гренер смотрели на него с грустью и даже со страхом, с раскаянием. Продолжать отчитывать их было бессмысленно, кажется, до обоих дошло понятие глупости своего поступка.

— Подводы и меринов берите, — продолжал Волков, чуть успокоившись, — уголь везите в Мален. С купцами, что вам дали деньги, рассчитайтесь сполна. И ищите себе прибыток тут, не залезая в земли моих врагов.

— Очень жаль, дядя, — сказал Бруно грустно и вздохнул, — уж очень хороши были прибыли с леса и угля.

Прибыли. Кавалер понимал, отчего юноша так вздыхает. Прибыли. Да, прибыли были ему тоже нужны, очень нужны, он чуть подумал и сказал:

— Так вы помните тех купцов у кого в Рюммиконе покупали лес и уголь?

— Помним, — купцы приглянулись, — да, дядя конечно помним.

Волков опять немного подумал и начал:

— Так пишите им письма. Пишите, что я, Иероним Фолькоф, рыцарь божий и господин фон Эшбахт гарантирую им неприкосновенность на моём берегу, пусть их лодки и баржи швартуются в Амбарах, что обещаю не брать пошлину с их товаров, если товары они будут продавать моему племяннику Бруно Дейснеру.

— Ах, дядя, что за прекрасная мысль! — Воскликнул юноша. — Они согласятся, у них непроданных товаров горы стоят на берегу. Говорят, что до весны так стоять будут. А лесу и углю долго стоять нельзя, отсыреет.

— Да-да, господин, — поддержал компаньона Михель Цеберинг, — думаю, что поплывут они сюда, только вот не будет ли граф или герцог против, что товары мы к ним везём без пошлины в Мален.

— Так поговорите с купцами в Малене, как лучше к ним возить товары, чтобы не платить герцогу пошлины, — произнёс кавалер, — тамошние купцы тоже не большие любители лишний раз платить, они подскажут, а у меня на границе таможен нет, путь до Малена свободен.

— Мы сейчас же напишем купцам из Рюммикона письма, дядя, — сказал Бруно и тут же призадумался, — но кто их отвезёт туда?

— Об этом не волнуйтесь, идите, пишите, — ответил Волков. — Кстати, племянник, в этом доме покоев лишних нет, будете жить в старом доме, там живут господа кавалеристы, не ссорьтесь с ними.

— Да, дядя.

Когда купцы ушли, Волков крикнул:

— Максимилиан!

— Да, кавалер, — пришёл в обеденную залу оруженосец.

— Найди-ка мне Сыча, давненько он мне на глаза не попадался.

— Он в новом кабаке прохлаждается целыми днями. В кости там играет да с бабами гулящими валяется на конюшне.

— Он ещё и в кости стал играть?

— Брат Семион говорил, что Сыч всё время там играет.

— Интересно, — сказал кавалер, удивляясь, — а брат Семион что там всё время делает? Неужто Сыча от грехов отговаривает?

Максимилиан засмеялся, пожал плечами и ничего не ответил.

— Пусть Сыч ко мне идёт. — Сказал Волков.

— Да, кавалер.

***

Волков услышал в прихожей тихую ругань, даже Мария вышла глянуть, что там. За нею и кавалер пошёл. Там, в прихожей, препирались Максимилиан и Сыч, Сыч идти не хотел, а Максимилиан тащил его едва ли не силком и говорил при этом:

— Иди уже, кавалер ждёт… Зол с утра.

— Да он всегда зол, дурья твоя башка… — Бубнил Фриц Ламме и упирался. — Дай мне умыться хоть. Мария, дай воды тёплой.

У Волкова отличные были глаза, он как Сыча увидал, так сразу скривился. По вороту куртки у Сыча ползла вошь, крупная такая, отъевшаяся.

— Максимилиан, вы что, не видите, что он во вшах, гоните его к чёрту отсюда, весь дом мне завшивит, — разозлился кавалер.

— Извините, кавалер, не увидал, — сказал Максимилиан. — Он валялся в кабаке, таким и взял его там.

Фриц Ламме зарос щетиной, от него даже за два шага воняло старым перегаром и чесноком.

— Вот и я ему о том говорю, экселенц, — забубнил Сыч, — дай, говорю, хоть в себя прийти, дай хоть помыться, а он тащит, дурень, здоровый вырос…

Волков только плюнул:

— Висельник, бродяга, сволочь, как тебя в дом пускать такого грязного, денег же полные карманы серебра, а не можешь себя в человеческом обличии держать…

— Экселенц, после обеда буду как принц, клянусь распятием.

— Вон пошёл, ещё и распятием клянётся, богохульник, чёрт вшивый! Через час чтобы был в одежде чистой, выбрит был, вымыт и без вшей. Через час у меня! — Сказал Волков и пошёл в залу из прихожей.

— Ну, рад, балда? — Выговаривал Сыч Максимилиану. — Зачем тащил только.

— Видел же, что он зол. Вот и тащил, чтобы ещё больше не злился, — объяснял ему Максимилиан.

— Балда ты, он всегда зол… Вот теперь времени нет на помывку, одёжу чистую нужно искать, помогай теперь. — Бубнил Фриц Ламме, выходя на двор и снимая с себя колет. — Мария, вода-то есть у тебя горячая?

— Одёжу со вшами можно в кипятке выварить, — сказала Мария, едва удерживаясь от смеха.

— А с ним самим что делать? На нём тоже вши копошатся, — заметил Максимилиан.

— Так и его в кипяток, — засмеялась девушка.

Максимилиан тоже посмеивался.

— Дура, — ругался Сыч, раздеваясь, — одно слово — баба, дурь какую скажет и «ха-ха-ха»… Смешно ей очень. И этот дурень тоже смеётся, ей Богу, как дети…

Пришёл он к Волкову в мокрой одежде, хоть