Цицианов - Владимир Лапин

«Не можете вообразить вы, любезный граф, с каким нетерпением я жду о ваших делах известия, дрожа собственно за вас и, спасши вас от вернейшей пули, на штурме могущей быть, боюсь, чтобы там вас не нашла. На Бога во всем пространстве положись, то цел и здоров будешь. Я завтра отсель уезжаю. Плену взято обоего пола более 17 тысяч: кусок благородный! Письма, вчера доставленные, высылаю. Дядюшка ваш не соглашается посылать вас курьером, твердит только, чтоб вас беречь. Кой час кончится дело, приезжайте в Тифлис. Я в Име-ретию, может быть, пойду… А мне прошу верить, что душой и сердцем вам преданный князь Цицианов. Почтенному товарищу Василию Семеновичу (Гулякову. — В.Л.) мое почтение прошу сказать и желание успеха».

Цицианов приложил немало усилий, чтобы М.С. Воронцов получил, кроме чина, еще и вожделенный орден Святого Георгия Победоносца. Главнокомандующий сам откровенно писал об этом своему протеже 28 октября 1804 года. Он сообщал, что трижды беспокоил по этому поводу князя А. Чарторыйского (еще одно свидетельство, что именно этот царедворец был ходатаем за него перед императором). Чтобы доказать свои усилия, к письму даже приложена выписка из реляций о боях с персами: «Не могу особенно не рекомендовать при мне находящегося за бригадир-майора несменяющегося лейб-гвардии Преображенского полка поручика графа Воронцова, который, деятельностью своей заменяя мою дряхлость, большою мне служил помощью и достоин быть сравнен с его сверстниками господами Васильчиковыми, переименованными из камергеров вышними против его чинами. О сем дерзаю всеподданнейше представлять, зная священные правила справедливости Вашего императорского величества, по строгости коих служба и рвение сего молодого офицера, обещевающего многое для пользы службы, заслуживает всеконечно всемилостивейшего Вашего императорского величества внимания к ободрению его». Обнадеживающе выглядела ссылка на Федора Исаевича Ахвердова, будто бы слышавшего о включении Воронцова в списки награжденных этим почетнейшим орденом. Полковник с грузинскими корнями, командовавший понтонными ротами в Петербурге, Ф.И. Ахвердов имел брата Николая Исаевича Ахвердова, генерал-майора, служившего с 1799 года воспитателем великих князей Михаила Павловича и Николая Павловича и потому бывшего в курсе всех придворных новостей. Когда же пришло известие о награждении молодого Воронцова крестом на оранжево-черной ленте, генерал от инфантерии лично поздравил капитана. Вряд ли кто-то еще из офицеров Грузинского корпуса удостаивался такой чести. Но отношения в «обществе» имеют свои правила. Подобные поздравления являлись своеобразным напоминанием клану Воронцовых о необходимости защищать имя главнокомандующего в коридорах власти. Не случайно в следующем письме Цицианов просил узнать ситуацию в столице: «Буде можешь узнать, скоро ли думают меня отпустить…»[311] Разумеется, свои связи генерал использовал не только в «личных целях». В одном из писем М.С. Воронцову он просил его помочь в назначении пенсии жене пехотного поручика, умершего в Тифлисе от лихорадки и оставившего семью без средств к существованию[312]. Впрочем, кавказская боевая романтика молодому графу М.С. Воронцову довольно быстро надоела, и 30 декабря 1804 года он писал Арсеньеву, который в то время отправился воевать в Италию: «Весьма я желал быть с вами и, быв уже два года в сих диких варварских местах, увидеть войну и в тех местах, где климат, места, люди и всё уменьшает неприятности оной, в тех местах, где случится в воскресенье быть в сражении, в понедельник на бале, а во вторник в театре…»[313]

Сотрудничество с Воронцовыми было взаимовыгодным. Цицианов принял отпрыска знатного рода «ласково», дал ему возможность отличиться, в донесениях о боевых действиях всячески превозносил заслуги молодого князя. В данном случае кривить душой ему не приходилось: Михаил Семенович действительно доказал свою храбрость в боях и на Кавказе, и в Отечественной войне 1812 года. Чин капитана, ордена Святого Владимира 4-й степени и Святого Георгия 4-й степени, заслуженные им в походах на Белоканы и Эривань, не являлись дармовым украшением, как это нередко было в случаях с другими «фазанами» (так насмешливо называли офицеров-гвардейцев, прилетавших на Кавказ для «ловли счастья и чинов»). В свою очередь, в своих приватных письмах сын одного канцлера и племянник другого в самом выгодном свете выставлял деятельность своего покровителя. А письма эти, между прочим, попадали в руки самого императора[314]. О доверительности отношений А.Р. Воронцова и П.Д. Цицианова красноречиво говорит тот факт, что первый советовал своему племяннику сообщить главнокомандующему о непорядках на карантинном посту в Моздоке (через который М.С. Воронцов проезжал по пути в Тифлис) и даже взять взаймы у генерала солидную сумму, поскольку курьер с денежным переводом застрял на Военно-Грузинской дороге[315].

Есть основания полагать, что у Цицианова имелись связи и в кругах, кои в просторечии именовались «немецкими». Речь идет о выходцах из прибалтийских губерний, занимавших значительные посты в правительственном аппарате империи.

В одном из писем М.С. Воронцову в 1804 году главнокомандующий просил передать «почтение» Александру Христофоровичу Бенкендорфу — тогда еще 22-летнему офицеру Семеновского полка и будущему шефу жандармов и начальнику печально известного Третьего отделения. Скорее всего, здесь мы видим проявление внимания к его отцу — генералу от инфантерии Христофору Ивановичу Бенкендорфу — отставному рижскому военному губернатору. С симпатией к Цицианову относился и П.В. Завадовский, отметивший его ратные успехи еще в Польской кампании. Этот влиятельный вельможа в письме тому же Воронцову от 16 сентября 1803 года высказывался по поводу ситуации в Закавказье так: «Дела брани там (в Грузии. — В.Л.) быть могут, а начальник князь Цицианов — в ремесле военном с отличным талантом и духа непреоборимо го»[316]. Даже случившаяся под Эриванью неудача не изменила отношения Завадовского к Цицианову. В письме Воронцову от 9 ноября 1804 года так комментируются события в Закавказье: «Князь Цицианов, принужденный не силой неприятеля, а не деятельностью своего помощника оставить Эривань, располагает опять его добывать, что нужно непреложно, дабы тамошние народы, возбодрившись неудачей, не вышли из страха и не подняли ушей. Войска, как я слышу, усилены, начальнику полным образом развязаны руки, и князь Волконский отзывается. Итак, собственные амбиции привязывают князя Цицианова к предмету, чтобы оный одолеть; да я считаю, он в том поспеет зимой, поелику персидские войска от суровой погоды разбредутся от сего поста»[317]. Здесь следует сказать, что противники в Петербурге у Цицианова тоже были не слабые, и к царскому уху очень даже приближенные. Одним из главных недругов Цицианова в столице был генерал-лейтенант Дмитрий Михайлович Волконский (1770—1835), некоторое время безуспешно командовавший войсками в Грузии[318]. Он состоял в близком родстве с тогдашним генерал-интендантом Д.П. Волконским. Не следует сбрасывать со счетов и генерал-аншефа Н.С. Вол конского, который хотя и был к тому времени в отставке, но имел огромное влияние в московском обществе. В фаворе был и 26-летний генерал-майор П.М. Волконский, будущий министр императорского двора при Николае I.