Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 1 - Александр Дюма

Д’Артаньян, решивший повиноваться, следовал за Мон-ком, как медведь, идущий на цепи за хозяином. Но это оскорбляло его гордость, и он ворчал про себя, что не стоит служить королям, что даже лучший из них никуда не годится.

Монк шел быстро. Казалось, он не мог еще поверить, что снова находится на английской земле. Но вдали уже виднелись домики моряков и рыбаков, рассеянные на набережной жалкого порта.

Вдруг Д’Артаньян вскричал:

– Боже мой! Горит дом!

Монк поднял взгляд. Действительно, в одном из домов начинался пожар. Горел сарай, стоявший возле дома, и пламя уже начало лизать крышу. Свежий вечерний ветерок помогал огню.

Оба путешественника, ускорив шаг, услышали страшный крик и, подойдя ближе, увидели солдат, которые размахивали оружием и грозили кулаками кому-то в горевшем доме. Увлеченные своим гневом, они не заметили фелуки.

Монк остановился и первый раз выразил свою мысль словами.

– Ах, – сказал он, – может быть, это уже не мои солдаты, а Ламберта.

В его словах прозвучали печаль, опасение, упрек, прекрасно понятые д’Артаньяном. В самом деле, во время отсутствия генерала Ламберт мог дать сражение, победить, рассеять приверженцев парламента и занять ту самую позицию, которую занимала армия Монка, лишенная своего предводителя. Из этой догадки, передавшейся от Монка к д’Артаньяну, мушкетер сделал такой вывод: «Случится одно из двух: либо Монк угадал, и тогда здесь никого нет, кроме ламбертистов, то есть его врагов, которые примут меня великолепно, будучи обязаны мне победою; либо нет никакой перемены, и Монк, обрадовавшись, что нашел лагерь на прежнем месте, не будет мстить мне слишком сурово».

Погруженные в размышления, наши путешественники шли вперед, пока не очутились среди группы моряков, которые уныло смотрели на горевший дом, не смея ничего сказать из страха перед солдатами. Монк спросил одного из моряков:

– Что здесь случилось?

– Сударь, – отвечал моряк, не узнав в Монке генерала, потому что тот завернулся в плащ, – в этом доме жил иностранец, и солдаты заподозрили его. Они захотели войти к нему под предлогом того, что его надо отвести в лагерь; но он их не испугался и заявил, что убьет первого, кто попробует переступить порог его дома. Какой-то смельчак кинулся вперед, и француз уложил его на месте пистолетным выстрелом.

– А, это француз? – улыбнулся д’Артаньян, потирая руки. – Отлично!

– Почему отлично? – спросил моряк.

– Нет, нет, я ошибся, я не то хотел сказать. Продолжайте!

– Другие солдаты разъярились, как львы, дали выстрелов сто по этому дому, но француз был защищен стеной. Когда пробуют подойти к двери, стреляет его лакей, и очень метко! А когда подходят к окну, натыкаются на пистолет его господина. Смотрите, вон лежат уже семь человек убитых.

– А, храбрый мой соотечественник! – вскричал д’Артаньян. – Погоди, погоди! Я иду к тебе на помощь, и вдвоем мы сладим с этой дрянью!

– Позвольте, сударь, – сказал Монк. – Погодите.

– А долго ли ждать?

– Дайте мне задать еще один вопрос.

Монк повернулся к моряку и с волнением, которое не мог скрыть, несмотря на всю свою твердость, спросил:

– Друг мой, чьи это солдаты?

– Чьи? Разумеется, этого бешеного Монка.

– Так здесь не было сражения?

– К чему сражаться? Армия Ламберта тает, как снег в апреле. Все бегут к Монку, офицеры и солдаты. Через неделю у Ламберта не останется и пятидесяти человек.

Рассказ моряка был прерван новым залпом по горевшему дому. В ответ из дома раздался пистолетный выстрел, уложивший самого смелого из нападающих. Солдаты пришли в еще большую ярость.

Пламя поднималось все выше, и над домом вились клубы дыма и огня. Д’Артаньян не мог более удержаться.

– Черт возьми! – сказал он Монку, враждебно взглянув на него. – Вы генерал, а позволяете вашим солдатам жечь дома и убивать людей! Вы на все это смотрите спокойно, грея руки у огня. Черт возьми! Вы не человек!

– Потерпите! – молвил Монк с улыбкой.

– Терпеть! Терпеть до тех пор, пока совсем изжарят этого неведомого храбреца?

И д’Артаньян бросился к дому.

– Стойте! – повелительно сказал Монк и сам направился туда же. В это время к дому подошел офицер и крикнул осажденному:

– Дом горит. Через час ты превратишься в пепел. Время еще есть. Если ты скажешь нам все, что знаешь о генерале Монке, мы подарим тебе жизнь. Отвечай или, клянусь святым Патриком…

Осажденный не отвечал. Он, вероятно, заряжал свой пистолет.

– Скоро к нам придет подкрепление, – продолжал офицер, – через четверть часа около дома будет сто человек.

Француз спокойно произнес:

– Я буду отвечать, если все уйдут; я хочу свободно выйти отсюда и один пойти в лагерь. Иначе убейте меня здесь.

– Черт возьми, – воскликнул д’Артаньян, – да ведь это голос Атоса! Ах, канальи!

И шпага его сверкнула, выхваченная из ножен.

Монк остановил его, вышел вперед и сказал звучным голосом:

– Что здесь делается? Дигби, что это за пожар? Что за крики?

– Генерал! – вскричал Дигби, роняя шпагу.

– Генерал! – повторили солдаты.

– Что же тут удивительного? – спросил Монк спокойным, неторопливым тоном.

Потом, когда все смолкло, он продолжал:

– Кто поджег дом?

Солдаты опустили головы.

– Как! Я спрашиваю, и мне не отвечают! – возмутился Монк. – Я обвиняю, и никто не оправдывается! И еще не потушили пожара!

Солдаты тотчас бросились за ведрами, бочками, крючьями и принялись тушить огонь так же усердно, как прежде разжигали, но д’Артаньян уже приставил лестницу к стене дома и закричал:

– Атос! Это я, д’Артаньян! Не стреляйте в меня, дорогой друг.

Через минуту он прижал графа к своей груди. Между тем Гримо с обычным хладнокровием разобрал укрепления в нижнем этаже и, открыв дверь, спокойно стал на пороге, скрестив руки. Но, услышав голос д’Артаньяна, он не мог удержаться от возгласа изумления.

Потушив пожар, смущенные солдаты подошли к генералу во главе с Дигби.

– Генерал, – сказал Дигби, – простите нас. Мы сделали все это из любви к вам, боясь, что вы исчезли.

– С ума вы сошли! Исчез! Разве такие люди, как я, исчезают? Разве я не могу отлучиться, не сказав никому о моих намерениях? Уж не считаете ли вы меня обыкновенным горожанином? Разве можно атаковать, осаждать дом и угрожать смертью дворянину, моему другу и гостю, только потому, что на него пало подозрение? Клянусь небом, я прикажу расстрелять всех, кого этот храбрый дворянин не отправил еще на тот свет!