Практическая работа по обитателям болота - Александра Черчень

Он отошел на пару шагов, дернул за звонок и спустился с крыльца. Удостоверившись, что дверь открылась и на пороге появилась знакомая горничная, Кик махнул рукой и энергичным шагом двинулся обратно к своему транспорту.

Я на нетвердых ногах зашла в дом.

А там, уже в комнате, увидела новый букет цветов. Большой, красивый, невероятно ароматный… и маленькую записку рядом.

Время до отъезда пролетело стремительно.

Вопреки подсознательным ожиданиям, мне очень даже было чем заняться.

По утрам Лель ломился ко мне в комнату, и в тот единственный раз, когда я осмелилась игнорировать его персону, в итоге залез в окно и сдержал свое слово, вытащив меня за пятку из-под одеяла. Я кинула в него подушкой, выставила из спальни и, зевая, пошла одеваться на пробежку. Ох и тяжкая это ноша – здоровый образ жизни!

После мы завтракали. Неизменно по утрам за приемом пищи напротив сидел Мастер Хин, даже если ему после этого не нужно было спешить в департамент. Шут Лель в основном появлялся вечером… за посиделками с новыми сортами чая, кофе или коварно подсунутого вина. Игры, разговоры и просто молчание в приятной компании. Вечера с Лелем были чудом.

Днем же – неизменный Мастер. Он все же сдержал обещание, и я честно пыталась его если не лечить, куда там, то хотя бы разговорить. Увы, Мастер Пытка не особо поддавался на мои провокации и откровенничать не спешил. Я для себя сделала пометку, что этим, скорее всего, тоже занимается шут Лель, потому как из него было реально что-то вытащить по поводу прошлого.

Они были разные. Очень разные, безумно разные, противоположные и одновременно неуловимо похожие. Чертов «аверс-реверс».

И самое интересное, я даже не знала, кто мне больше симпатичен.

Хин был сдержан, ироничен, умен и являлся прекрасным собеседником. Он мог поддержать любую тему, мог пошутить, мог в нужный момент замолчать или успокоить меня всего одной фразой. Не мужчина, а совершенство. Сумасшедшее. Но у каждого свои недостатки, не так ли? Лельер вот немножечко псих. Случается.

Кроме Лельера Хинсара, в моей жизни также были подруги, с которыми временами удавалось видеться. У Насти и Мастера Смерть все наладилось. Во всяком случае, я не видела иных причин для того, чтобы девушка летала настолько счастливая, а красноглазый ходил настолько довольный. К счастью, Айлар Тис и сам понял, что в делах с женщинами залог успеха – настойчивость!

А вот Ришаль дир Ниралисса ходила печальная и грустная, но упорно не говорила, какая именно черная кошка пробежала между ней и казначеем. А я решила не допытываться. Раз нага не откровенничает, то или не готова, или не имеет права.

Ну и отдельной статьей сейчас шел Феликс Ла-Шавоир. Судя по всему, болотник вознамерился исправиться по полной программе и сейчас устраивал мне рай на земле. Цветы приходили ежедневно – утром и вечером. Иногда роскошные букеты или даже корзины, а иногда маленькие букетики полевых цветов. Комната уже превратилась в оранжерею – мечту любой девушки.

Мой любимый мужчина… как же бесконечны сейчас были чувства к нему. Я считала часы до вечерних встреч и неслась к нему по лестнице, едва ли не сворачивая шею, лишь на последних ступенях перед дверью брала себя в руки и спокойно выходила на крыльцо. А после мы шли гулять по вечернему Изумрудному или ехали на машине за город, чтобы встретить закат в каком-нибудь живописном месте, будь то озеро или просто скала на возвышенности, откуда открывался потрясающий вид.

Я наслаждалась происходящим и понимала, что вся эта сладкая ситуация, увы, только подтверждает грустную реальность. Как только мужчина решает, что он тебя добился, начинаются неприятные неожиданности, а как только добыча уплывает из рук, так он снова становится замечательным и чутким человеком. В данном случае – кикимором.

Обидно, досадно, но ладно…

Как известно, крыша у нашего шута в длительной конфронтации с головой. Более того, судя по поведению, крыша давно уже бросила Леля на произвол судьбы и ушла в закат на поиски лучшей жизни.

Жить с Лельером Хинсаром оказалось весьма своеобразным удовольствием. Тут даже не то что на любителя… а на любителя с извращенными наклонностями.

Наверное, мне же было бы лучше, если бы после заката я не выходила из своей комнаты или хотя бы крыла, которое шут полностью отдал на разграбление госпоже психологу.

Но… когда на Изумрудный город медленно опускалась ночь, зажигая в синем небе бриллианты звезд, и по воздуху летела мелодичная трель виолончели, ноги сами несли меня прочь из надежных стен спальни.

Ковер на лестнице… багровый, как венозная кровь… Почему-то сейчас ступать по нему казалось особо неправильным. И я шла по мрамору ступеней рядом с дорожкой. Шла в сумраке позднего вечера, когда большой дом на улице с говорящим названием Пропавший Рассвет погружался во тьму. Почему-то шут Гудвина гасил все лампы. Я останавливалась у каждого магического светильника и ждала, пока в хрустальных глубинах ярче разгорится пламя. Тусклый свет, словно боясь, робко трепетал в хрустальном шаре.

И я… боялась.

Шут… Лельер Хинсар. Лель. Мой дорогой, мой опасный, мой пугающий и невероятно притягательный друг.

Я понимала, что трогать сейчас Лельера – это не совсем правильно. А точнее, совсем неправильно. Что-то в глубине души, что-то исконно женское, звало меня все дальше. К тому, кто во мне нуждался. Мы, слабый пол, так падки на тех, кому мы сейчас необходимы. Древний инстинкт – обогреть и утешить.

В конце концов он меня сюда притащил именно по этой уважительной, хоть и наскоро придуманной причине. Лечить его.

Когда я толкнула дверь в гостиную, то с тихим вскриком зажмурилась от света и прижала ладони к лицу. По глазам словно раскаленным клинком полоснули.

Миг помедлив, перешагнула порог, окинула взглядом открывшуюся картину и поняла, что вылечить Леля не сможет даже светило психиатрической науки, не говоря уже о девочке-недоучке.

В отличие от утопающего в темноте остального дома, эта комната искрилась светом. Электрические лампы, газовые рожки, разноцветные пульсары, парящие под потолком.

Комната была почти пуста. Высокий стул в середине, на котором и сидел шут, судорожно сжимая побелевшие пальцы на грифе виолончели и склонив голову так, что белые волосы волной падали вперед, заслоняя лицо.

У дальней стены комнаты стоял небрежно застеленный белым покрывалом диван, и на нем лежала гитара. Третьим и последним предметом мебели был столик, заваленный исписанными листами. На нем лежала бутылка вина, половина листов была залита густым, красным, словно артериальная кровь, напитком, который медленно стекал со столика и, расползаясь по белоснежному полу, заполнял прожилки, словно рисуя жутковатый узор.

Шут даже не пошевелился, хотя наверняка слышал, что я вошла.