Пилот мечты - Клим Жуков

Теперь все было надраено, намыто и блестело, как у кота сами знаете что. Весь путь делегации был увешан гирляндами бумажных цветов. Как трогательно! Уверен, что их вырезали всем экипажем. Самодельные плакаты сообщали с каждой стены: «Пехлеваны Великорасы на страже мира!», «Встаньте на путь Солнца, братья и сестры Объединенных Наций!», «Да благословит вас Ахура-Мазда!» и даже «Москва — Хосров братья навек!».

Накрыто было в офицерской кают-компании. Над входом сиял золотом фравахар и бронзовая табличка с надписью: «Место отдохновения ашвантов». Фравахар обнаружился и с обратной стороны дверей, а напротив, у торца зала в высоком прозрачном кубе горел негасимый Атур-Гушнасп — Священный Огонь.

Накрыто было знатно. Три необозримых П-образных стола. Я люблю кухню клонов. Я даже готов сказать, очень люблю. Но и мне не удалось вспомнить десятой части названий предложенных блюд.

Нас встречали. Избранные пехлеваны (целая толпа) во главе с каперангом Бехзадом Кавосом (все такой же прямой) и капитан-лейтенантом Бахманом Салехи (все такой же пафосный). Из того факта, что первым лицом свиты каперанга является какой-то каплей (три ступеньки вниз по лестнице званий!), я сделал вывод, что этот Бахман Салехи происходит из какого-то особо знатного рода. У конкордианцев с их кастовой системой подобное встречается нередко.

Ашвант Кавос поднял фужер и затянул, но управился на удивление быстро:

— Друзья мои! По нашему календарю сегодня — шестнадцатый день месяца Шахривар. А шестнадцатый день месяца посвящен у нас Митре. Выбор даты нашего визита не случаен, ведь именно Митра является высоким покровителем дружбы. А поэтому тост мой — за лучшее, что может случиться между двумя великими державами! За дружбу!

По правую руку от него разместился Карлос Мачетанс — командир «Камарада Лепанто». Он тоже не ударил в грязь лицом. Как принято у клонов, без паузы после первого тоста, прозвучало его алаверды.

— Я разделяю чувства наших конкордианских гостеприимцев. Однако, как говорят у нас в Мехико, второй тост должен быть короче первого… К тому же, среди конкордианских офицеров я вижу не только мужчин, высеченных из гранита и стали, но и прекрасные жемчужины, оправленные военной формой. А потому, друзья, выпьем за здоровье, ведь красоты и так в избытке!

Все выпили по второй.

И началось…

Когда волна обязательных тостов схлынула, я уже слегка осоловел.

Рядом со мной обнаружилась томная черноволосая красавица в лейтенантском мундире, который, надо признать, был ей весьма к лицу. Я принялся ее разглядывать, о, в рамках приличий, конечно! Но она все равно заметила и повернулась ко мне.

— Вы ведь Андрей Румянцев? — спросила она, причем обнаружилось, что голос у нее под стать внешности: мягкий и томный.

— Да… У меня это на лбу написано? — не совсем ловко ответил я. От удивления.

— Ваши новые друзья из концерна очень хорошо о вас отзывались. Меня зовут Исса Гор. — Девушка протянула руку и одарила меня едва заметным пожатием.

Я заулыбался, невесть что себе воображая.

— Очень приятно. Встаньте на путь Солнца, Исса.

— Встаньте на путь Солнца, Андрей… Мне знакомо ваше имя. Я пересматривала все представления к нашей медали «За Наотар». Вы были в списках. И я знаю, что вы служили на «Трех Святителях».

— Это правда, но медали я так и не получил.

— Я знаю вашу историю… Андрей, вы ведь знакомы с кадетом Пушкиным?

— Учились в одной Академии. Но в разных группах.

Красавица замолчала, и ее длинные пальцы принялись нервически теребить салфетку. Высокий лоб разделила морщина, она то приоткрывала рот, то закрывала, будто не могла решиться задать вопрос. Очень важный вопрос. Наконец она снова посмотрела на меня, прямо в глаза.

— Скажите, Андрей… — почти шепотом, одна рука прижалась к сердцу, а вторая легла на мою ладонь. — У него нет женщины? Там, на Земле?

— Ну и вопрос… Не знаю. — Я растерялся. Этот жест, этот внезапный контакт был так непривычен!

— Может быть, он вам о чем-то таком говорил?

— Да я его не видел с мая месяца! А раньше… Раньше не замечал. У него лучший друг Колька Самохвальский. Вот у кого надо спрашивать о делах сердечных. А почему вас это интересует?

— Мы собираемся пожениться.

Вот тут я не просто растерялся. Я оторопел!

— Вы… С Сашкой?!.. Вы?..

— Да, мы с Александром. — Исса заметно успокоилась, расправила салфетку и заговорила ровно и уверенно. — Мы познакомились на Ардвисуре в здравнице Чахра. Его и кадета Самохвальского премировали путевкой после Наотарского дела. Там мы и познакомились, а он сделал мне предложение.

Мысли мои скакали, все-таки я был слегка пьян, поэтому ничего лучше я не придумал, как, запинаясь, произнести глупейшую фразу:

— Ничего себе!.. Во Сашка дает! То есть, вы оба даете! Я не знаю… Ну, молодцы… Поздравляю… Совет да любовь… И пусть вам Ахура-Мазда, что ли, тоже… того…

— Спасибо! Спасибо огромное! — Исса искренне и заливисто рассмеялась, прижавшись к моему плечу. — Я тоже желаю, чтобы Иисус Христос вам, что ли, того!

После чего мы заржали оба, то есть заржал я, а она рассыпала хрусталь своей радости, как говорят в Конкордии.

Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Такую кралечку оторвал! А ведь клялся, что не женится, пока жив! А кралечка-то просто высшего класса! Самка человека девятьсот девяносто девятой пробы!

И как умудрился только? Пушкин ведь на факультете заслуженно считался одним из главных неудачников в смысле женского полу. Хуже, пожалуй, был только его закадычный друг Самохвальский.

Один, как увидит подходящую девчонку, так что-то блеет, ни бэ, ни мэ, ни ку-ка-ре-ку. Она бы и рада — Сашка парень видный! Высокий, крепкий и на морду не урод. Только что проку с его статей, если он толком даже на танец пригласить не может? Я уж молчу про все остальное.

Второй, то есть Коля, был обходителен, говорлив и галантен. Строго говоря, он умел так заболтать, что девушки, как под гипнозом, шли за ним куда угодно, будто крысы за гамельнским дудочником… черт, про крыс-то я неловко сравнил… Ну да ладно. Факт в том, что Самохвальский уводил их во всякую ночную романтику, где часами общался на разные темы. И даже пальцем не трогал. Вот им разочарование… Соответственно, Коля у нас тоже мужик что надо.

А все оттого, что искал Любовь!

Любопытному консилиуму кадетов была достоверно известна всего одна пассия Пушкина. И ни одной — Самохвальского. Это, конечно, не окончательный факт. Оба стеснительные, как черт знает что. По Самому Интересному Вопросу из них слова не вытянешь!

Но Пушкин реабилитировался по самому высшему разряду! Не ожидал! Молоток! Взял качеством, нечего говорить. Такая шикарная и, судя по всему, неприступная женщина, как Исса, стоит большей части девчонок-морковок, которых он упустил по нескладной своей психике.