Ибсен. Путь художника - Бьерн Хеммер

В том же письме Ибсен делится с Брандесом своими впечатлениями о современном обществе, о консерваторах и либералах, чьей критике он подвергся: «А что сказать о так называемой либеральной прессе? Ну и вожаки, которые говорят и пишут о свободе и свободомыслии, а в то же время являются рабами предполагаемых требований и мнений подписчиков. Я все более и более убеждаюсь в том, что есть нечто деморализующее в занятии политикой и в том, чтобы принадлежать к какой-либо партии. Ни при каких обстоятельствах, никогда не примкнул бы я к партии, имеющей за собой большинство. Бьёрнсон говорит: „Большинство всегда право“. И в качестве политика-практика, верно, и приходится так говорить. Я, напротив, вынужден сказать: „Меньшинство всегда право“. Само собой разумеется, я при этом не имею в виду меньшинства, состоящего из отсталых людей, которых опередила огромная срединная партия, называемая у нас либеральной. Я говорю о меньшинстве, которое идет впереди и которого большинство еще не догнало. По-моему, правы те, которые ближе всего к союзу с будущим. Крайне неприятно задевает меня также эта наша некультурная, топорная манера полемизировать. Весьма похвальные в общем стремления демократизировать наш общественный строй привели невзначай к тому, что мы порядочно подвинулись по пути к усвоению нашим обществом плебейского пошиба. Духовное благородство пошло у нас на убыль…» В этих высказываниях четко очерчена авторская позиция, которая отразится потом в пьесах «Враг народа» (1882) и «Росмерсхольм» (1886). В основу сюжета этих пьес легло противостояние различных партий в Норвегии.

Не менее ожесточенно критиковали «Привидения» и за пределами страны. Драму заклеймили все скандинавские театры. Характерно высказывание цензора Королевского театра Копенгагена: он утверждал, что в этой драме налицо «отвратительный, болезненный лейтмотив, а также отрицание морали, которая является основой общественного порядка». Со временем пьесу все же начали ставить на сцене, прежде всего в маргинальных театральных кругах. Спустя несколько лет после ее выхода отдельные прогрессивные режиссеры рискнули поставить пьесу в Германии и Франции. Но в викторианской Англии даже спустя десять лет «Привидения» были встречены суровым неодобрением.

Шедевр

Негативная реакция не дала публике разглядеть в «Привидениях» шедевр драматургии. Очень немногие осознали, что драма не только была вызовом буржуазному обществу, но и провозглашала естественное право человека на лучшую жизнь. Эта лучшая жизнь представлена как альтернатива существованию среди «привидений», на которое обрекают человека господствующие в обществе принципы.

Лишь немногие сохраняли спокойствие на фоне всеобщего возмущения драмой. Профессор классической филологии П. О. Шётт[75] писал, что в «Привидениях» Ибсен сумел воссоздать античную трагедию в современной форме. Эта точка зрения оказалась верной: во многих отношениях драма стала настоящим прорывом в истории театра. Автор сумел придать семейной драме подлинно художественную форму и показать в ней судьбу современного человека — чего так долго недоставало европейскому театру.

В благополучном и благоустроенном доме фру Альвинг вокруг хозяйки постепенно сплетается сеть. За долгие годы у нее созрели определенные замыслы, и она получила возможность их осуществить. Но каждый шаг, предпринятый ею, выражает не только ее свободу, но и бессилие. Подобно царю Эдипу, фру Альвинг начинает прозревать относительно прошлого, которое, как ей казалось, находится в ее власти. Она думала, что можно спрятать концы в воду. Но в итоге она вынуждена признать свои грехи — прошлое становится для нее роком.

Кое-что оправдывает героиню и «объясняет» ее поступки. В каком-то смысле она — жертва общества, в котором жила. Но она ведь позволила этому обществу манипулировать собой. Тем самым она сплела нити судьбы в паутину, в которой и запуталась. В финале ей приходится признать, что пастор Мандерс отчасти был прав, называя ее супругой и матерью, отягощенной чувством вины. В тот момент он даже не подозревал, какая горькая правда содержится в его словах. Позже становится ясно, что героиня совершила тяжкий грех — как против своего мужа, так и против своего сына, о чем пастор не догадывается.

Фру Альвинг отвергла главные устои бытия — свет, тепло, радость и свободу. Тем самым она предрешила свою судьбу. Когда фру Альвинг понимает это, уже слишком поздно. В финальной сцене она оказывается беспомощной пленницей в своем собственном доме: двери заперты и она не может выйти, а помощи ждать неоткуда. Занавес опускается — она погружена в глубокое отчаяние по поводу судьбы сына и собственной судьбы. И когда в дом Альвингов наконец проникает солнечный свет, вокруг фру сгущается темнота. «Привидения» вновь одерживают победу. Так Ибсен завершает основную трагическую линию драмы, действие которой подчинено строгой причинно-следственной связи.

Больше всего в этой драме впечатляет то, что Ибсен сумел сделать прошлое частью настоящего. Ибо она рассказывает именно об этом — как события прошлого продолжают влиять на героев. Прошлое предстает перед ними неким призраком, «привидением», поскольку герои так и не рассчитались с ним. Отношения с этими призраками происходят во мраке — они не выносят дневного света. Лона Хессель в «Столпах общества» пыталась «проветрить» несвободное общество маленького городка. В «Привидениях» солнечный свет — символ иной, полнокровной жизни. Освальд прибыл издалека, он несет с собой надежду. Он — «блудный сын», отстаивающий идею спасения.

Такова главная идея драмы и таков смысл ее названия. Для фру Альвинг «привидения» суть некие глобальные силы, губящие всякую жизнь. В одной из самых значимых реплик драмы она говорит: «Когда я услыхала там, в столовой, Регину и Освальда, мне почудилось, что предо мной выходцы с того света. Но я готова думать, что и все мы такие выходцы, пастор Мандерс. В нас не только сказывается то, что перешло к нам по наследству от отца с матерью, но дают о себе знать и всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное. Все это уже не живет в нас, но все-таки сидит еще так крепко, что от него не отделаться. Стоит мне взять в руки газету, и я уже вижу, как шмыгают между строк эти могильные выходцы. Да, верно, вся страна кишит такими привидениями; должно быть, они неисчислимы, как песок морской. А мы, жалкие трусы, так боимся света!»

Но пастор протестует против подобных мыслей фру Альвинг, поскольку они выражают бунтарские настроения и сродни радикальным идеям эпохи, грозящим разрушить существующий порядок вещей.

Таким образом, в слове «привидения» запечатлен опыт фру Альвинг, которая осознала ужасающую власть прошлого над настоящим. Это понятие синонимично понятию троллей в «Пере Гюнте», которые олицетворяют негативные силы в душе человека, мешающие ему быть самим собой. Как и тролли, привидения не терпят дневного света — они действуют во мраке и удерживают человека в своем плену. Но хуже всего, когда сам человек боится солнца, боится свободы. Свое прошлое человек знает, а вот будущее вызывает в нем страх.

Несколько парадоксально, что Ибсен, столь ярко изобразивший человека, пребывающего в плену своего прошлого, себя самого называл всегда человеком будущего. В то же время это вполне логично, потому что именно силы прошлого являются главным препятствием для построения светлого будущего. Эти силы господствуют в настоящем и дают основания для мятежа, который, по мнению Ибсена, просто необходим. Сам он не сомневался в том, что борется за правое дело. Он был убежден, что будущее на его стороне — и оценит такие его пьесы, как «Привидения».