По большому счету - Евгения Письменная

желание забыться и спрятаться от этого позора.

Наконец он вышел из задумчивости, зачем-то провел рукой по елочной игрушке и побрел вниз. Он шел один, рядом не было ни души. Только скучающий охранник внизу, у поста, переминался с ноги на ногу.

Почти весь следующий год Тулин пытался доказать, что «Глобэкс», став членом системы страхования вкладов, политики своей не изменил. Финансовое положение банка по некоторым показателям даже ухудшалось, руководство врало, сознательно приукрашивало официальную финансовую отчетность. Тулин был убежден, что если ЦБ будет на это закрывать глаза, то другие банки сочтут такую практику нормой и фиктивный капитал станет множиться во всей системе. Собственники будут сколь угодно долго накладывать обременение в виде залога на принадлежащее им, но не переданное кредитной организации в счет взноса в ее уставный капитал имущество и включать его в капитал банка. Схема незатейливая, но наглая[333]. Весной 2005 года Тулину даже покажется, что его услышали, поскольку коллеги из Главной инспекции кредитных организаций ЦБ придут в «Глобэкс» с проверкой и уже летом сделают предписание, чтобы тот создавал дополнительные резервы по ссудам в размере 13,4 миллиарда рублей. Но «Глобэкс» был не лыком шит. А точнее, не сам банк, а его владелец Анатолий Мотылев. Это был представитель советской золотой молодежи, отец которого многие годы руководил Госстрахом – крупнейшей и единственной страховой компанией СССР, находившейся в ведении Минфина[334]. Мотылев через арбитражный суд сумеет приостановить предписание ЦБ. И не побоится, что при огласке этого конфликта вкладчики в считаные дни вынесут из «Глобэкса» деньги. Ведь он уверен, что ЦБ пойдет на мировую. Руководитель Московского главного территориального управления ЦБ Константин Шор подпишет с Мотылевым джентльменское соглашение под обещание «Глобэкса» исправиться. Тулин будет обескуражен еще больше: «Полная чума!» Долгая борьба отнимет у него силы, энтузиазм и даже пошатнет веру в Центробанк, в котором он служил долгие годы. Ему казалось, что он сражался, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Но когда ты один против целой системы, борьба часто теряет смысл. Так случилось и с Тулиным: угрозы близким со стороны непонятных личностей и отсутствие поддержки со стороны коллег заставили его уйти.

Игнатьев не стал отговаривать Тулина от отставки: безудержная борьба утомила всех. Только попросил немного подождать, уходить не так резко. Тулин ушел в январе 2006 года[335]. А «Глобэкс» проработал на рынке еще почти три года, до следующего финансового кризиса. Общая сумма задолженности банка за это время достигла восьмидесяти миллиардов рублей, а задолженность по вкладам физических лиц – двадцати миллиардов. То есть с момента его вступления в систему страхования вкладов долговые обязательства увеличились втрое. Пришлось продать «Глобэкс» госкорпорации «Внешэкономбанк» за пять тысяч рублей. ВЭБ заплатил за дырявый «Глобэкс» пять тысяч, но попросил у ЦБ денег на его санацию в размере двух миллиардов долларов[336].

«Глобэкс» еще долго будет портить жизнь самому ВЭБу, который из-за санируемых банков терпел огромные убытки[337].

От «Глобэкса», кстати, ВЭБ долго будет хотеть избавиться. И не сможет. Все сделки будут срываться. «Глобэкс» даже после санации никому не будет нужен. Да и ВЭБу тоже – как чемодан без ручки: нести тяжело, а бросить жалко.

После этой истории Мотылев еще долго продержался на плаву. История с «Глобэксом» не сломала его, а раззадорила. Спустя некоторое время он создал новую финансовую империю из банков и негосударственных пенсионных фондов. А через несколько лет у всех мотылевских банков и пенсионных фондов лицензии отозвали. Государство выделило еще почти шестьдесят два миллиарда рублей на выплаты вкладчикам банков Мотылева. А пенсионные средства граждан, застрахованных в семи его НПФ, Центральный банк перечислил в Пенсионный фонд России[338]. Агентство страхования вкладов оценило ущерб банкам из группы Мотылева в 66,8 миллиарда рублей[339].

Так что Мотылев обошелся государству не в одну копеечку. Дорогой в прямом смысле слова банкир, несмотря на открытые уголовные дела, наказан не был. Он просто уехал за границу.

Политика Игнатьева была очень осторожной. Иногда это помогало, иногда – мешало.

«Раз начали, нельзя останавливаться»

Тридцатого августа 2006 года Андрей Козлов пришел на работу раньше времени – в восемь утра. Накануне поздно вечером он решил, что нужны срочные действия, чтобы остановить массовый вывод денег из России через неприметный банк «Дисконт». Он считал, что действовать нужно быстро, даже молниеносно.

Звонок от Мельникова накануне поздно вечером взбудоражил Козлова. Тот рассказал, что из «Дисконта», в котором два дня назад началась проверка, сейчас выводится крупная сумма. Банк за несколько минут до окончания рабочего дня отправил в австрийский Райффайзенбанк тридцать миллионов долларов. Две компании, со счетов которых уходили деньги, были какие-то странные, не так давно образованные и никому не известные. Перевод «Дисконт» сделал вопреки запрету на транзакции со стороны Центробанка и Министерства внутренних дел[340]. Мельников усматривал в этом прямые признаки вывода. А Козлова и убеждать не нужно было. И так ясно, что сейчас как раз происходит воровство. Только раньше ЦБ и МВД факты вывода выявляли постфактум, а тут – редкий случай: удалось засечь процесс. Разузнав у Мельникова все детали, Козлов решил, что завтра с утра он будет пытаться деньги остановить. Причем в прямом смысле: вступит в переговоры с иностранными банками, куда ушли российские миллионы, о блокировке и возврате средств. Ночью все равно ничего предпринять невозможно. Утром следующего дня он выглядел усталым и невыспавшимся. Всю ночь думал, как может выглядеть операция по возврату денег. Никто ни в ЦБ, ни тем более где-нибудь еще не делал ничего подобного, не пытался остановить выводимые из страны деньги. Но ночь решительности не убавила. Козлов был уверен, что принятое вечером решение верное.

Один из подчиненных Козлова, узнав, что его руководитель решил звонить в венский Райффайзенбанк, чтобы приостановить платеж, – сам, без санкции руководства, – стал сомневаться в правильности выбранной стратегии. У бюрократов так не принято. Он аккуратно высказался:

– Андрей Андреич, может быть, имеет смысл сначала отправить официальное письмо? Звонить как-то неубедительно.

Козлов оборвал:

– Убедительно, неубедительно. Это сейчас не важно. Мы видим транзакцию и можем ее остановить. Вот это действительно имеет смысл.

Козлов резко встал из-за стола, зашагал к двери, развернулся и добавил:

– Ты же сам знаешь про время. Одна минута – и деньги разойдутся по сотне других банков, потом всё – лови ветер в поле.

Сотрудник согласно закивал головой. Он сам рассказывал Козлову, как однажды оперативники из США ради следственного эксперимента дали банкирам вывести деньги и подождали пятнадцать минут. Они оказались роковыми. За это время деньги прошли через сито еще сотни денежных транзакций, и потребовалось полгода, чтобы распутать схему.

Козлов сел у телефона, стал раскладывать перед собой документы с названиями компаний и номерами транзакций.

Пока Козлов готовился, сотрудник тихо говорил, не совсем понятно кому – то ли коллеге, то ли себе:

– Сергей Михайлович вряд ли это одобрит.