Возмездие - Василий Ардаматский

Савинков в одно мгновение увидел все это, но не повел бровью и пригласил приехавших пройти с ним на первый этаж в служебное, как он выразился, помещение. Они уселись там у громадного стола, на котором, наверное, сортировалась почта.

— Кто вы, господа, и что вам угодно? — сухо спросил Савинков, разглядывая приехавших. Все пятеро были, что называется, в летах и имели солидный вид — в крахмальных воротничках, при черных галстуках.

— С кем имеем честь? — чуть приподнялся один из приехавших.

— Борис Савинков, — отчеканил сухой голос.

Один из приехавших, высокий, костлявый, в длинном черном сюртуке, встал:

— Мы счастливы приветствовать на нашей белорусской земле столь знаменитого политика… Разрешите представиться, — чопорно поклонился он. — Мы министры воссоздаваемого белорусского правительства. Моя фамилия Адамович — я заместитель премьера и министр внутренних дел, это Прокопченко (поклонился лысый и сутулый человек, сидевший напротив Савинкова), он министр финансов и земледелия, а это Рымарев…

— Кем это правительство сформировано? — сухо спросил Савинков и добавил: — Это обстоятельство, как вы понимаете, определяет все. Вы садитесь, пожалуйста…

Зам премьера Адамович сел и ответил Савинкову, не поднимая глаз:

— Что касается меня, то я входил в состав правительства, которое создавалось еще во время польского наступления. Теперь мои коллеги… подобраны мною.

— Ваша партийная принадлежность? — поинтересовался Савинков.

— Конституционный демократ, — как-то неуверенно произнес Адамович. — А мои коллеги — скорей всего земцы.

— А кто же у вас премьер? — спросил Савинков.

— Вакансия, — чуть заметно улыбнулся вице-премьер.

— Программа у вас есть? — спросил Савинков, еле сдерживая гнев.

— Программа? — несколько удивленно переспросил Адамович. — Тут же все ясно: перебить коммунистов, а там видно будет.

Он сказал это с такой святой убежденностью, что впору было рассмеяться.

В эту минуту в зал вошел старший Балахович. Вид его был страшен: лицо серое, покрытое сивой щетиной, оплывшие глаза, сбившиеся колтуном волосы.

— Почему сепаратничаете? — спросил он у Савинкова, садясь рядом с ним. — Ну? Кто у вас тут главный? — обратился он к министрам.

Снова встал высокий Адамович:

— Разрешите представиться: Адамович — заместитель премьера и министра внутренних дел.

— Ишь ты, шишка… — Балахович снизу вверх с любопытством смотрел на Адамовича. — Ну ладно… Чего господа хотят, кроме власти?

— Хотели бы располагать средствами, — осторожно ответил вице-премьер.

— Средства будут. Еще что?

— Хотелось бы знать, когда вы освободите Минск? Имеется ли смысл объявлять временную столицу?

— Военными тайнами не торгую, — с угрозой ответил Балахович.

— Зачем нам ваши тайны, господин генерал, — укоризненно сказал Адамович. — А вот вы сами нам нужны.

— Глядите-ка, понадобился, — Балахович подмигнул Савинкову. — Ну-ну?!

— Мы хотели бы видеть вас своим белорусским президентом.

— Президентом? — недоверчиво переспросил Балахович и вполне серьезно сказал: — Ну что ж, если такое желание, отчего же, можно, за мною не станет.

— А почему и нет?! — воскликнул Адамович. — Кто землю освободил от супостатов, тому и власть на той земле. — Он посмотрел на Савинкова и добавил: — А Бориса Владимировича…

— Викторовича, — поправил его Балахович.

— О, пардон! А Бориса Викторовича сама судьба нарекла нашим премьером.

— О лучшем кандидате нельзя и мечтать, — поддержал Балахович…

Савинков смотрел на все это, и ему не хотелось верить своим глазам. Он уже понимал, что перед ним базарные политиканы, решившие, пользуясь всеобщей неразберихой, захватить власть над миллионами людей.

— Минуточку, господа… — начал Савинков негромким голосом. — Я хочу вам сказать, что подобным образом правительства не создаются. Во всяком случае, я в этом вашем несерьезном предприятии не участвую. Думаю, что и господин Балахович займет такую же позицию.

— Господа, я бы предложил не устраивать спора, — поморщился Балахович. — Собрались люди, которые хотят добра своей Белоруссии, они того хотят, Борис Викторович, и мы с вами того ж хотим. Зачем же сразу свару устраивать? Давайте-ка лучше пойдем к столу, поснедаем, выпьем за знакомство — глядишь, и без спора обойдемся. Пошли, господа…

Все двинулись к дверям. Когда Балахович пропустил вперед всех министров, Савинков задержал его и сказал:

— Если вы посмеете лезть в президенты, завтра же Пилсудский вышвырнет вас на свалку. Я вам это гарантирую…

Балахович взметнул острый взгляд на Савинкова, несколько секунд смотрел пристально на него, потом тихо ответил:

— Я не такой дурак, чтобы самому лезть в петлю, не беспокойтесь. Президента пусть поищут в других местах…

Савинков принял бесповоротное решение — сегодня же вернуться в Польшу.

Балахович к решению Савинкова уезжать отнесся равнодушно.

— Считаете нужным — уезжайте. Я вам не начальник.

Однако выехать в этот день Савинков не смог. Вскоре после полудня балаховцы вынуждены были вступить в бой с частью Красной Армии, прибывшей в Мозырь из Гомеля. Бой завязался на восточной окраине города, и до вечера нельзя было понять, выдержат ли балаховцы натиск красных. Уезжать в этой обстановке Савинков считал неприличным. Поздно вечером стало известно, что к Мозырю движется еще одна красноармейская часть, и тогда Балахович принял решение временно выйти из города…

…Савинков один верхом ехал в сторону Бреста, к границе. Густели черные сумерки. Усталая его кобылица Голубка предпочитала передвигаться мерным шагом, так же мерно качая своего седока. Никто Савинкова в пути не останавливал, никто ни о чем его не спрашивал, и никто его не боялся…

Страх перед новым крахом надежд живет теперь в нем неотступно, он уже не в силах его преодолеть, и ему все труднее его скрывать. Он становится раздражительным. Он предпринимает все, чтобы дело шло вперед, так он по крайней мере считает. И если нет ощущения, что борьба с большевиками идет, в этом виноваты все, кто угодно, кроме него. Ну что толку от салонной болтовни Деренталя? Или от высокообразованной лености Философова? И даже от абстрактной преданности Павловского?

Последнее время все чаще традиционные завтраки проходят в напряженном молчании, нарушить которые боится даже Павловский… Вчера Деренталь позволил себе сказать, что завтраки стали похожи на поминки. В ожидании взрыва все затаили дыхание. Савинков промолчал — так сложно все стало после того разговора в поезде о Любе. Вот еще взял он на себя проклятие!

В то утро Савинков, как всегда, возвращался домой от парикмахера. На углу по-утреннему пустынного перекрестка он увидел одинокого человека и насторожился — все еще срабатывала давно натренированная нервная система. Приближаясь к перекрестку, он уже твердо знал, что человек этот ждет его. Шагов с десяти он узнал начальника варшавской конспиративной службы Мациевского. «Зачем? Здесь? Без всякого предупреждения?» — изумился Савинков и прошел мимо Мациевского, даже не взглянув на него. Тот пошел сзади. Оба шли медленно, не торопясь. Савинков, не оглядываясь, вошел в подъезд своего дома, поднялся на этаж выше, чем нужно, и оттуда смотрел, как Мациевский всходил по лестнице и как звонил в его квартиру.