Волна страсти - Мэри Джо Патни

– Вернитесь, капитан, – приказала Ребекка. – Я подчинилась вам и пошла на этот злополучный бал, теперь вы должны подчиниться мне. Не лучше ли поискать другой подход к вашей работе?

Довод был убедительным. Кеннет, колеблясь, переводил взгляд с двери на Ребекку, не зная, на что решиться. Здравый смысл возобладал, и, успокоившись, Кеннет подошел к мольберту, стараясь не смотреть на испорченный холст. Гораздо приятнее было смотреть на Ребекку, ее решительное лицо и растрепавшиеся рыжие волосы.

– Вы тоже сталкивались с такими трудностями, когда учились писать маслом? – спросил он.

– Да, и сталкиваюсь до сих пор.

– Неужели? – удивился Кеннет. – Мне всегда казалось, что у вас все идет гладко.

– Художник никогда не бывает полностью удовлетворен своей работой, – сухо ответила Ребекка. – Как вы думаете, почему отец становится диким зверем и начинает все крушить?

– Теперь я его хорошо понимаю, – ответил Кеннет, пытаясь улыбнуться.

Ребекка опустилась на стул и, слегка постукивая пальцами по столу, начала вслух рассуждать:

– Масло – это только средство, при помощи которого вы переносите свои замыслы на холст, превращая их в образы. Короче говоря, посредством масла вы отражаете свой мир. Вам очень хочется поскорее овладеть этим мастерством, и вы стараетесь изо всех сил. Поэтому вы напряженны и холодны, как те предметы, которые вы изображаете, и это все передается на холст. Ваш рисунок правильный, но в нем нет жизни. Своим напряжением вы вредите себе и рисунку.

– Я никогда не задумывался над этим. Пожалуй, вы правы, – согласился Кеннет. – Но будь я проклят, если знаю, как поступить.

– Вдохновение – это как… – Ребекка задумалась, подбирая подходящее сравнение, – волна страсти. Она накатывает на вас, завладевая всем вашим существом, наполняя вас возбуждением и энергией, заставляя забыть обо всем на свете. Когда приходит такое вдохновение, у художника получается все превосходно. Каждый мазок сам ложится на холст. Свет, тени, краски приходят сами собой. Образы на холсте совпадают с образами в вашем воображении. Я думаю, вам знакомо это чувство. Оно не раз приходило к вам, когда вы полностью отдавались рисунку.

– Иногда бывало, – ответил Кеннет, вспоминая. – Так вот, значит, что вы чувствуете, когда создаете свои картины?

– Да. И сейчас все чаще. Я думаю, это чувство ведомо всем творцам, будь то музыкант, писатель и даже учитель, обучающий детей. – Голос Ребекки из задумчивого стал оживленным. – Когда у вас нет такого вдохновения, краски не ложатся на холст и каждый мазок дается вам с большим трудом, цвета тускнеют, куда-то пропадает точность в линиях. Одним словом, нет никакой гармонии.

– Это мне уже знакомо, – усмехнулся Кеннет. Ребекка внимателно посмотрела на Кеннета.

– У вас есть талант. Вся трудность в том, что вы не можете выразить себя. Отчасти это происходит оттого, что вам просто скучно и неинтересно писать этот натюрморт. Моей ошибкой было учить вас как новичка, в то время как вы во многом законченный художник. Вы должны выбрать то, что вам по душе, то, что захватит вас целиком и полностью, взбудоражит вас, охватит, как волна страсти. Только тогда вы сумеете забыть, что пишете маслом, и все ваши трудности отступят.

– Я ничего не имею против Зевса, – сказал Кеннет, – но как может вдохновение захватить меня, если каждый мазок дается мне с трудом? У меня такое впечатление, что я сражаюсь с целым полком французских гренадеров.

– Охотно верю, – ответила Ребекка с ободряющей улыбкой. – Поэтому надо сделать краски такими, к каким вы привыкли.

Ребекка выдавила из тюбика на пустую палитру небольшое количество берлинской лазури, затем начала разбавлять краску скипидаром, пока она не стала похожей на сироп. Добившись нужной густоты, она взяла лист плотной бумаги и нанесла на него мазок голубой краски.

– Я развела масло, и сейчас оно похоже на акварель, к которой вы привыкли. Теперь вы сможете работать без особого напряжения. Краска не будет сопротивляться вам. Попробуйте.

С большим сомнением Кеннет взял кисть и окунул ее в разжиженную лазурь. Хотя масло было тяжелее, чем акварель, оно легко ложилось на холст. Кеннет сделал еще несколько мазков и вдруг заметил, что он без труда нарисовал голубое небо, почти похожее на то, что было на его акварельных пейзажах.

Кеннет отложил кисть и с удовлетворением присвистнул.

– Любопытно. Моя рука работала непроизвольно, как в случае с акварелью.

Он действительно не думал, что работает с маслом; писалось легко и свободно.

Заинтересованный, Кеннет положил на палитру немного охры и развел ее скипидаром. Несколько быстрых мазков – и вот на холсте силуэт Ребекки с распущенными по плечам рыжими волосами.

– Чувствуете разницу? – невольно рассмеявшись, спросила Ребекка.

– Слишком все легко, – ответил Кеннет, нахмурившись. – Наверное, именно поэтому настоящие художники не работают с таким маслом.

– Только потому, что оно не дает такой насыщенности и глубины, как настоящее масло, – объяснила Ребекка. – Оно также быстрее выгорает, так как слой очень тонкий.

– Не имеет значения, – ответил Кеннет, накладывая на палитру свинцовые белила и разбавляя их скипидаром. – Я учусь, а не создаю шедевр, который будет жить в веках.

Кончиком кисти Кеннет нарисовал контуры спящей дикой кошки, спрятавшейся в тени деревьев. Ребекка одобрительно кивнула.

– Другое преимущество разбавленной краски то, что она сохнет быстрее, и это заставляет художника работать более собранно. Лично я на вашем месте использовала бы оба приема. Сначала вы работаете с жидким маслом, затем переходите к настоящему, сочетая в вашей работе и то, и другое. У вас получатся прекрасные портреты и пейзажи.

Кеннет почувствовал, как его охватывает волнение. Он научится писать маслом. Пока он еще не овладел техникой, но первый шаг сделан.

– Рыжик, ты просто волшебница! – радостно воскликнул он.

В радостном порыве Кеннет наклонился и с благодарностью поцеловал Ребекку, но как только его губы коснулись ее щеки, вся страсть, скопившаяся в нем, немедленно выплеснулась наружу. Он больше не мог сдерживать себя, и за легким поцелуем последовал другой, более страстный. Губы Ребекки открылись, и их языки сплелись.

Ее запах – смесь розовой воды, краски и женщины, – такой же непередаваемый, как и сама Ребекка, действовал на него возбуждающе. Он изголодался по женщине; ему хотелось тепла и ласки.

Ребекка тут же воспламенилась: ее губы искали его губ, ногти вцепились ему в спину, царапая ее через рубашку.

Обняв Ребекку за талию, Кеннет другой рукой расстегнул ей лиф платья и ощутил ее грудь. Приятной тяжестью она заполнила ладонь. Ребекка застонала и прижалась к нему еще теснее.

Их поцелуи становились все жарче, языки сплетались, образуя единое целое. Руки Кеннета блуждали по телу Ребекки, скользили по всем его изгибам: округлым бедрам, тонкой талии, выпуклому животу, пока не остановились на пушистом треугольнике и не скользнули ниже, дотрагиваясь до самого интимного. Ребекка застонала и обвисла в его руках. Внезапно в голове Кеннета прозвучал холодный голос сэра Энтони: «Уверен, что вы можете быть очень убедительным».