Жди меня - Стелла Камерон

– Вот доказательство того, что вы с Максом ошиблись. Яд предназначался мне. – Последний аргумент не вызвал у слушателей особого ликования. – Если бы вы были правы и неизвестный собирался убить Грея, он вряд ли оставил бы целую коробку отравленных конфет в моей комнате.

Мужчины переглянулись, а Грей взял коробку из рук любимой. Развязав бечевку, он сорвал бумагу и поднял крышку. Под ней обнаружились аккуратные ряды сахарных конфет разной формы, украшенных сверху разноцветными цветами.

Одна из ячеек коробки была пуста.

Макс взял первую попавшуюся конфету, раскрошил ее на ладони, внимательно присмотрелся и ссыпал крошки обратно в коробку. Затем он повторил ту же самую процедуру со второй и третьей конфетой. Грей поспешил ему помочь. Так они и работали, пока не раздавили все конфеты до единой.

– Ну и что это значит? – спросила Минерва.

– То, что я был прав, – отозвался Макс, хватая Грея за руку.

Среди сахарных крошек не нашлось ни единого семечка.

* * *

По его настоянию они отъехали подальше от Драмблейда – туда, где их никто не мог подслушать.

Грей привел Минерву на холм, возвышавшийся над Уиллиноком. Лошади резво бежали по снежной тропе, но на подъеме перешли на шаг. Едва оба всадника въехали в рощу на вершине холма, как вновь начался снегопад.

Мороз пощипывал Минерву за нос и щеки, глаза ее слезились, но она не жаловалась, зная, что творится в душе Грея. Ему были необходимы как присутствие Минервы, так и возможность излиться ей. Грей явно собирался о чем-то сообщить. Минерва почувствовала это еще в Драмблейде.

Схватив за узду коня Минервы, Грей притянул его к себе, а затем с отрешенным видом надвинул на голову Минервы капюшон и поплотнее запахнул ее плащ.

Потом резко отвернулся и устремил взгляд на холмы, долины и белую ленту реки Тей, убегающей вдаль.

– По-моему, кем бы ни были злоумышленники, они избрали жертвой тебя, – заговорила Минерва. – А если бы возник вопрос о том, что ты ел перед смертью, и в желудке обнаружили бы остатки сахара, все бы решили, что ты съел одну из конфет, которые прислал мне. А поскольку остальные конфеты безвредны, никому и в голову не пришло бы, что они имеют какое-то отношение к твоей смерти.

– Вот именно. И даже если бы ты заявила, что я конфету не ел, никто не придал бы значения твоим словам. Так или иначе, я был бы мертв.

– Но почему?

Грей усмехнулся:

– Да, почему? Ты и вправду хочешь узнать, почему со мной такое приключилось? Услышать тайну, которую я собрался раскрыть, вернувшись в Бэллифог?

Голос Грея вдруг изменился почти до неузнаваемости.

– Мы должны пристально следить за обитателями Модлин-Мэнора, – сообщил он.

– Конечно.

– По-моему, здесь замешаны Макспорраны.

Минерва кивнула:

– Видимо, да.

– Не видимо, а точно. – В голосе Грея слышалась неукротимая ярость.

– Грей, я тебе не враг. Я…

– Прости. Я резок, потому что зол, – но не на тебя. Ты моя единственная любовь. Я был несправедлив к тебе. Мне давно следовало признать, что ты повзрослела, и смириться с твоей независимостью, а я пытался втиснуть тебя в рамки условностей, которые слишком тесны для тебя. Обещаю, теперь все будет по-другому. И самое ужасное, что мне придется причинить тебе боль. Жаль, но у меня нет другого выхода.

– Причинить мне боль? – Минерва в недоумении тряхнула головой. Капюшон упал ей на плечи, на волосы стали оседать снежинки. – Ты же никогда не делал ничего подобного. И не сможешь сделать.

– Надеюсь, ты повторишь эти слова, когда выслушаешь меня. Начну с того, что мне, как любому человеку, свойственно ошибаться, хотя в данном случае ошибка маловероятна. Но я хотел бы ошибиться потому, что истина может нас с тобой разлучить.

– Грей, ты меня пугаешь.

– Посмотри на меня.

Минерва послушалась.

– Ты в отчаянии?

– Да, именно в отчаянии. Итак, сначала я объясню, почему пришел к неким выводам. Сегодня днем я вдруг понял, что вряд ли найдутся родители, готовые по своей воле расстаться с ребенком. Ты согласна?

– Конечно.

– Особенно если это любимое дитя и фундамент, на котором покоится благополучие всей семьи. Такое случается. Иногда вся ответственность ложится на плечи ребенка, даже если ему постоянно напоминают о возрасте и зависимости.

– Как бы там ни было, ребенок остается ребенком, – отозвалась Минерва. – Но я считаю, в многодетных семьях не ко всем детям относятся одинаково.

Грей попытался надеть на нее капюшон, но она отстранилась.

– Ладно, будь по-твоему, – смирился Грей. – Пожалуй, со временем я привыкну к твоему упрямству. Как ты думаешь, могут ли родители так нуждаться в помощи ребенка, что не согласятся расстаться с ним, даже когда он достигнет брачного возраста?

Минерва надолго задумалась.

– Только если родители – законченные эгоисты. Но скорее всего свой эгоизм они выдают за любовь.

– Вот именно. Такой эгоизм может принести немало бед. Родители отважатся на самые решительные и предосудительные действия, лишь бы помешать ребенку обрести свою семью. В конце концов, этот так называемый ребенок управляет семейным состоянием, распоряжается финансами родителей, и, поскольку он очень умен, а они безалаберны, их пугает сама мысль о том, что им придется лишиться такого ценного помощника. Особенно в том случае, если у родителей есть причины не доверять управление своим состоянием чужому человеку. А если еще учесть, что родители – отъявленные собственники, не мудрено, что они потеряли голову, верно?

Снег таял на шее Минервы, холодные струйки стекали ей за ворот плаща.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

– Подумай и ты все поймешь.

Но Минерва предпочла бы не задумываться о смысле его слов.

– В таком случае родители наверняка попытаются устроить брак своего ребенка с человеком, который легко поддается чужому влиянию, – покладистым, покорным, безропотным. Человеком, который охотно мирится с деспотизмом собственных родителей. А если первые родители дружат со вторыми, они наверняка постараются проводить вместе побольше времени и поженить своих детей. Как только тот, кто грозит отнять у первых родителей их чадо, исчезнет.

– Грей, – прошептала Минерва, – о чем ты говоришь?

– Конечно, такие родители испытали бы горькое разочарование, если бы тщательно продуманный план провалился, если бы угроза, которую они считали устраненной, возникла вновь. Что они ощутили бы, потерпев поражение? Наверное, гнев. Пожалуй, они сделали бы вид, что не узнают человека, воскресшего из мертвых. А потом стали бы утверждать, что речь о свадьбе никогда и не заходила, – даже если кто-нибудь из родителей сам убедил юную пару подождать с помолвкой до тех пор, пока жених не вернется из путешествия. Из путешествия, в которое его отправили умышленно.