Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Фрэнсис Флинн

Я уже мог бы написать чуть ли не полную историю этой деревни, подумал он. Записи о сборе урожая и податях позволили бы ему оценить ее экономическое и демографическое развитие. Манориальные записи показывали, как она была включена в местную феодальную структуру. Memoire рыцаря и письмо епископа позволяли даже заглянуть в интеллектуальную жизнь селения, в том виде, в котором она там существовала.

На самом деле, мрачно осознал Том, в истории деревни отсутствовала только та часть, ради которой эту историю и стоило писать, — почему она так внезапно и бесповоротно подошла к концу.

А что, если об этом вообще ничего нет? — задумался он. Что, если документ, проливающий свет на загадку, утрачен? Сгорел дотла в сражениях между фон Мерси и герцогом Бернардом[145]в конце Тридцатилетней войны; или же во время отступления Моро по Адовой долине; или в кампаниях Людовика или Наполеона, или дюжины других напыщенных потенциальных завоевателей мира. Съеден мышами или плесенью, поглощен пожаром, дождем или наводнением, рассыпавшись в небрежении. Что, если он вообще не был написан?

— Том, что-то случилось? Ты такой бледный.

Он поднял глаза. В арочном проеме стояла Шерон с чашкой свежезаваренного чая. По комнате разнесся аромат шиповника и ромашки.

— Ничего, — сказал Том. Его внезапно ошеломила мысль, что он уже держал в руках ключ к разгадке, что он уже несколько раз читал этот документ, но так ничего и не понял.

* * *

И так в дело вступил я, хотя поначалу и по касательной. Я все еще преподавал в университете Альберта-Людвига, и Том прислал мне е-мэйл с просьбой найти манориальные записи Оберхохвалъда. Предполагалось, что они находятся в собрании нашего университета. Я спросил в ответ, было ли это персональной суппозицией, материальной суппозицией или простой суппозицией?[146]А Том ответил, не понял шутки. Он приложил список ключевых слов и запрос на исследование наших рукописей и инкунабул на предмет упоминаний, относящихся к Оберхохвалъду, что я счел достойным возмездием за мои потуги в средневековом юморе. Учение о суппозиции вовсе не смешно, особенно по той причине, что мы не знаем, что она в действительности означает. Они использовали многие из тех слов, что и мы — движение, интуиция, реализм, естественный, оккультный, — но их значение часто не совпадало с тем смыслом, что вкладываем в эти слова мы. И все же я пообещал покопаться хорошенько в меру своих сил и неделей позже отправил ему то немногое, что отыскал.

Крэнки шли в деревню.

От этого известия у Дитриха перехватило дыхание, словно его ударили в живот. Он вцепился в уздечку коня Ойгена. Они намеревались захватить деревню. Учитывая холерический темперамент крэнков, иного и быть не могло. Но почему сейчас, тая это намерение столько месяцев? Он взглянул на юнкера, чье лицо было бело, как земля под ногами. Парень знал.

— Герр выслал копейщиков, чтобы встретить их, я надеюсь.

Ойген сглотнул.

— Им было сказано. Они выстоят.

Господь удостоил Дитриха видением того, что произойдет вслед за тем. Картины разворачивались перед его глазами с ужасающей ясностью, как если бы они уже случились — уже factum est.[148]Зловещие ряды странных созданий метают снаряды, начиненные в их pots de fer, воспламеняют свою гром-глину. Они пронзают мужчин, разрывают их на куски. Крэнки пикируют сверху, чтобы поразить людей с воздуха.

Люди Макса кричат в ужасе, но на страх отвечают ударами. Крэнки пускают в ход свое магическое оружие, но палаши косят их так же легко, как и людей. И, увидав это, прежде напуганные солдаты обрушиваются на уцелевших в еще более кровожадной ярости, ибо ярость их родилась из страха; мечи разрубают и крошат на куски тех, кого он называл Гансом, Увальнем и Скребуном.

Как бы ни развивалась схватка, слишком многие умрут, чтобы оставшиеся уцелели. Она будет доведена до конца. Не выживет ни один человек. Или ни один крэнк.

Но если крэнки были лишь говорящими животными, какое ему дело? Напавших зверей сразят, и это положит конец его тревогам.

И все же…

Ганс пролетел через дождь стрел и презрел донжон Увальня, чтобы спасти Дитриха из замка Фалькенштайна. Какой бы трезвый расчет ни двигал им, он заслужил большего, нежели меч в ответ. Никто не убивает пса, который выручил однажды, как бы свирепо он теперь ни лаял.

Внезапно Дитрих взглянул на мир глазами крэнка — заблудшего, оказавшегося вдали от дома, окруженного зловещими незнакомцами, которые могли задумать убийство своих господ — немыслимое, даже звериное деяние, с их точки зрения. Для Ганса Дитрих был говорящим животным.

Дитрих поймал ртом воздух и дернул за поводья в руках Ойгена:

— Быстро. Скачи к Манфреду. Скажи ему: «Они твои вассалы». Он поймет. Я встречу его на мостках через мельничный ручей. А теперь — вперед!

Селяне тараторили. Некоторые слышали, что речь шла о прокаженных, и Фолькмар сказал, что они принесут с собой в деревню проказу. Оливер крикнул, что он один прогонит их прочь, если понадобится. Терезия ответила, что их следует с радушием принять и позаботиться о них. Хильдегарда Мюллер, которая одна среди всех осознавала, что именно надвигалось на них по дороге из Медвежьей долины, застыла на месте, закрыв ладонью разинутый рот.

Дитрих помчался к церкви, где захватил с собой распятие, кропило и окликнул создание по имени Ганс посредством упряжи для переговоров.

— Поверните назад, — молил он. — Еще не поздно. — Дитрих накинул на шею епитрахиль. — Чего вы хотите?

— Спастись от оцепенения этого холода, — ответил крэнк, — …очаги… на нашем корабле не зажгутся, пока мы не починим… движущую силу огня.

Уж лучше бы летом построили уютные и теплые дома, вместо того чтобы собирать бабочек и цветы. Но подобное порицание было уже бессмысленным.

— Макс собрал силы, чтобы повернуть вас назад.

— Они побегут. У Увальня была эта фраза в голове. Наше оружие и наша наружность заставят их бежать, и тогда мы возьмем ваши очаги и не будем чувствовать этот холод.