Свет вылепил меня из тьмы - Игорь Калинаускас

Мы один раз с Сашкой пошли в «Прагу». Это было в начале сессии – какие-то деньги были. Ну, сидим там тихонечко, гуляем вдвоем. И Сашка запел. А он Вертинского воспроизводил – один в один. Глаза закрываешь – кажется, вот тут вот стоит патефон. Боже мой, сколько нам наприсылали шампанского и коньяка! Какие люди подходили к нашему столику, чтобы выпить с Сашей бокал или рюмочку. В результате мы потом шли по улице Горького и пели: «Боже, царя храни…» Нас догнала какая-то женщина и так сочувственно говорит: «Мальчики, мальчики! Арестуют же, не пойте, мальчики!» А мы: «Боже, царя храни…» А потом как-то звоню в Москву, а последняя жена Аксенова сообщает: «А Саша умер от белой горячки».

В современной гуманистической психологии существует очень хороший образ выражения сущности содержания человека: человек есть образ человечества. С этой точки зрения, знакомясь с жизнью замечательных людей, мы получаем действительную, практическую информацию, потому что это не просто история о каком-то выдающемся человеке, это один из образов человечества. Начиная наше сегодняшнее размышление с уже вошедшего в научный обиход понимания, что сущностное начало человека есть его причастность к человечеству, мы можем попытаться понять, почему люди, посвящающие свою жизнь духовным исканиям, духовной работе, тоже являются образом человечества. Несмотря на то, что они существуют как бы в трансцендентальном для Великого Среднего мире. В качестве примера остановлюсь на образе Джалаледдина Руми. Если он вас заинтересует и вы захотите другими глазами посмотреть на его жизнь, адресую вас к книге Радия Фиша.

Человек как текст

Давайте кратко остановимся на основных моментах жизни Руми. Родился он в семье очень известного человека. Его отец носил титул «Улем Улемов», что есть Учитель Учителей, был одним из самых образованных и просвещенных учителей своего времени (на современном языке – как бы академиком). Это отправная точка.

Что для нас здесь интересного? То, что человек был погружен с очень раннего возраста в мир знания, причем знания для своего времени самого развитого. И это было знание гуманитарное. Второй момент: в той культуре, в которой жил Руми, он с детства имел возможность соприкоснуться с такими явлениями, как отшельники, дервиши, с людьми, которых называли святыми, безумцами и т. д. (Представьте себе – умственный такой эксперимент, – что в вашем детстве было бы такое окружение. Что бы в вас изменилось?) В детстве он столкнулся с серьезными катаклизмами – войной, нашествием завоевателей, со смертью, с тем, что нужно было бросить отчий дом и всей семьей отправиться куда-то искать пристанище.

Далее этот человек, с детства имеющий такой объем переживаний, впечатлений, начинает учиться. Вначале он постигает знания, которые считал необходимыми, и постепенно достигает в них уровня, на современном языке обозначаемого как уровень профессора. Став «профессором» (вспомните хотя бы одного знакомого вам профессора), молодым, талантливым, знаменитым, со всеми почестями и привилегиями его положения, он вдруг, то есть не вдруг, а по указанию своего наставника, в один прекрасный день уходит в ассенизаторы.

Чистит канализационные ямы, вывозит нечистоты – резко меняет социальный статус. Внутреннее содержание его жизни тоже меняется; он начинает заниматься не книжным знанием, а интенсивнейшей эзотерической практикой, то есть «психотренингом». Причем занимается этим интенсивно в течение нескольких лет. Не так, как мы с вами, – два раза в неделю, а интенсивно. А затем следующий ход: бывший «профессор», бывший ассенизатор становится пьяницей, связывается с низами общества – ремесленниками, кузнецами.

Представьте себе какого-нибудь нашего профессора. Вдруг стало известно, что он ушел из университета, работает ассенизатором и одновременно чем-то там мистическим занимается. С точки зрения того времени и общества, в котором находился Руми, его интенсивный тренинг тоже выглядел сектантством, мистикой, он не укладывался в рамки мусульманской религии – то есть человек пошел на риск. И вот этот профессор появляется на центральной площади города, в компании собутыльников, вечно хмельных, играющих на гитарах и что-то поющих.

Знаете… Когда читаешь об этом в книге, воспринимаешь как некую нереальность. Я очень благодарен судьбе за то, что многие годы работал режиссером и привык восстанавливать реальность текста – как жизнь, как жизненную реальность. Это качество очень помогло мне: читая различные тексты, даже самые изощренные – типа Книги мертвых, я сразу стараюсь представить себе, как это реально в жизни выглядело. Вы представляете себе, современный ученый вдруг бросает профессорскую должность и чем-то начинает заниматься под руководством какого-то учителя. Потом в компании токарей-слесарей вдруг появляется на улице, играет на гитаре и что-то там поет, и кто-то там записывает, что он поет, но не ручкой, а уже магнитофоном. Ведь такое не скроешь.

Руми остался в том же городе, где был профессором. А ведь Руми, как известно, одно из величайших имен в мировой поэзии, один из величайших духовных учителей в истории человечества.

Такова внешняя часть истории, лишенная романтизма, изображающего факты «где-то там в тумане на киноэкране». Да, есть эта житейская внешняя форма, но есть и ее внутренний результат. Спросите у людей, хотели бы они быть такими, как Руми, – талантливым поэтом, духовным учителем? Очень многие ответили бы: «Да, конечно». – «Станьте профессором, потом ассенизатором…» И тут удивление: «Да что я, сумасшедший, что ли…» Вот вся загвоздка. И подсказка ответа на вопрос: как интегрируется абсолютно пустое психологически пространство и абсолютно заполненное? Иными словами, как интегрируется мир Любви и мир Знаний, полная погруженность с полной растождествленностью? Каким образом это происходит?

Прекрасный вопрос. На него нет готового ответа. Реальной задача становится для человека тогда, когда он имеет и то и другое – и пустой, и заполненный Мир. Вот тогда перед ним возникает последняя задача пути. Думаю, сегодня мы еще не будем делать попытку прорваться к решению этой задачи, к какому-то осмыслению, переживанию. Сегодня попробуем поразмышлять, остановившись на этом месте.

Как размышлять, если ты уже ощутил то и другое пространство? Здесь очень сложно найти слова, потому что к тому моменту, когда перед человеком реально, как практическая, встает такая задача, он уже настолько трансформирован, что слышит, чем отзывается слово в тех, к кому он обращается (то есть в данном месте, в данное время, с данными людьми). Он не может до конца предугадать, как «это слово отзовется», распространяясь, трансформированное, в устной передаче, в Мире, через учеников, через тексты, которые будут жить во времени. Но он имеет возможность слышать, как оно отзывается в данной ситуации, и поэтому произнести слово становится очень трудной задачей. Ибо слово – многозначно. Оно имеет смысл в традиционном, общепринятом понимании – выраженное звуком, или переданное поведением, или слово в широком аспекте восприятия – текстом становится, по сути, сам человек. Человек, который сам на первом уровне реальности воспринимает себя как текст, который читают. Его внешняя форма жизни – это текст, это самый главный текст.

Начав размышления с внешней канвы жизни Джалаледдина Руми, мы должны помнить, что это и есть единственный текст, оставленный Руми. С определенного момента вся внешняя линия жизни есть текст, всякое сказанное слово, совершенный поступок или несовершенный поступок, деяния, отношения (все, что называется жизнью людей) – это все становится выражением внутренней (условно говоря, внутренней, поскольку он одномоментно пребывает в обоих пространствах) линии духа, линии духовного бытия, пребывания в Мире.