Золотой век Испанской империи - Хью Томас

Добытое в Перу золото облагалось десятипроцентным налогом на протяжении шести лет, и двадцатипроцентным – по истечении этого срока. Выплата других налогов (альмохарифасго, алькабала) приостанавливалась. Писарро давалось шесть месяцев на то, чтобы подготовить свою экспедицию; он мог забрать 150 человек из самой Испании и еще 100 из американских колоний, хотя ему запрещалось брать с собой новообращенных христиан (крещеных евреев или мусульман), цыган, иноземцев и судейских.

Писарро вернулся «домой» в Трухильо, где завербовал четверых своих братьев. По-видимому, от этого визита не осталось никаких записей, хотя священник Педро Мартинес Калеро вспоминает, что встречался с ним в то время{452}. Наиболее выдающимся приобретением Писарро был его брат Эрнандо, о котором Овьедо писал, что он был единственным законным сыном своего отца, в связи с чем испытывал вполне понятную гордость{453}. Ему было всего лишь двадцать пять лет. В Трухильо в то время было около двух тысяч весинос – полноправных граждан; из них около семидесяти были идальго, в то время как 213 человек из населения города принадлежали к городской знати.

Среди других людей, завербованных в то время, были францисканец[62] фрай Висенте де Вальверде, Педро Баррантес – отдаленный родственник Писарро; Франсиско де Авалос из знаменитой фамилии маркизов Пескара; Хуан Писарро де Орельяна, также состоявший с Писарро в отдаленном родстве{454}. Несомненно, Писарро посетил в Севилье банкиров, таких как братья Ильескас, Франсиско Гарсия или Диего Мартинес{455}, – и, возможно, повидался с одним или двумя из знаменитых генуэзцев, которых можно было найти в то время в Севилье, – таких людей, как Андрес Ломелин или Кристобаль Сентурион, Хуан Якоб Спинола или Херонимо и Грегорио Каттанео, – не говоря уже о флорентинцах, таких как Якоб Боти. Затем Писарро отправился в севильский порт Санлукар-де-Баррамеда, где купил четыре корабля, на которых ему предстояло отправиться в Новый Свет, увозя с собой в целом 185 человек{456}. Шестеро из этих пассажиров были доминиканскими монахами. Казначеем экспедиции стал Алонсо де Рикельме, инспектором – Гарсия де Сальседо, а счетоводом – Антонио Наварро.

Во время пребывания в Севилье Писарро был награжден званием рыцаря весьма высокочтимого ордена Сантьяго. Путь экспедиции пролегал, как обычно, через Канарские острова, где была сделана остановка на острове Гомера; следующим пунктом была Санта-Марта на северном побережье Южной Америки, где губернатор Гарсия де Лерма снабдил их множеством фантастических сведений о Перу – якобы там кишат змеи, ящерицы и дикие собаки. Услышав эти новости, некоторые наиболее робкие члены экспедиции передумали продолжать путешествие. Остальные выступили в Номбре-де-Диос, куда уже дошла весть об успехе Писарро в Испании и где Диего Альмагро со штурманом Бартоломе Руисом, а также священником Луке уже ожидали его возвращения, кипя гневом на то, что он настолько пренебрег их интересами.

Кстати говоря, это был весьма многообещающий момент в истории Испанской империи: в январе 1530 года Совет Индий открыл торговлю с Новым Светом для восьми[63] новых портов – ими были Ла-Корунья, Байона-де-Галисия, Авилес, Ларедо, Бильбао, Сан-Себастьян, Малага и Картахена. Это был большой шаг вперед, несмотря на то что всем кораблям пришлось вернуться в Севилью, чтобы заплатить соответствующие налоги{457}.

Изабелла, императрица-регент, в 1528 году начала иметь некоторое влияние. Невозмутимая, с бледным лицом, очень рассудительная и ответственная, она была воспитана духовником своей матери фраем Гарсией де Падилья, а также фраем Эрнандо Ньето – людьми, которые принесли в Португалию строгую трактовку религиозности, известную как «Обсервансиа». Еще одним человеком, повлиявшим на нее в том же направлении, был Гийомар де Мело, позже ставший ее главным помощником. Ее майордомо майор был граф Миранда, еще один представитель рода Суньига, старший брат воспитателя принца Филиппа.

Несмотря на то что в отсутствие Карла она была регентом, «отъезд императора принес Ее Величеству большую боль, ввиду страха, что он будет в отлучке дольше, чем обещал; и в этом нет ничего удивительного, поскольку ее жизнь весьма тосклива, когда его нет рядом»{458}. Императрица принимала разлуки с мужем очень тяжело, но утешала себя «тем соображением, что отсутствие ее мужа, которого она столь преданно любит, необходимо для служения Господу, для пользы христианства и святой веры». В 1529 году у нее был весьма профессиональный регентский совет в составе Миранды, Таверы и чрезвычайно опытного Хуана Мануэля – хотя ее двор был гораздо меньше, нежели обширные компании, принятые у бургундцев.

Карл прибыл в Геную морем, через Монако и Савону (которую французы некогда планировали сделать своим альтернативным форпостом для контроля над Лигурией). Город подготовился к встрече – с 200 маленьких лодок ему кричали «Карло, Карло! Имперо, имперо! Чезаре, чезаре!», а для его сошествия на берег был специально сооружен длинный причал, устланный коврами и золотой парчой. Показался огромный шар, на вершине которого восседал орел, разбрызгивавший ароматную воду, и мальчик, символизировавший Правосудие, вручил императору ключи от города.

Такой прием стал возможен для Карла благодаря тому, что в 1527 году этот торговый город был открыт для него адмиралом Андреа Дориа, перешедшим со стороны Франции на сторону империи. Карл даже пересек северную часть Средиземного моря на одном из кораблей Дориа. (Из Барселоны он отбыл также с большой помпой: когда его армада покидала гавань, команда флагмана принялась выкрикивать его девиз: «Plus ultra, plus ultra», и этот крик подхватили на других галерах{459}.) Затем Карла приветствовали три кардинала, посланные папой, герцог Феррара, а также Алессандро де Медичи, последний из главной ветви этой знаменитой фамилии (впрочем, даже он был уже незаконнорожденным){460}.