Живая душа - Владимир Максимов

– С тобой выпью, а с ним – не буду, – перевёл осоловелые глаза на радиста стармех. – Пусть он катится отсюда, – кивнул он в сторону малиново покрасневшего всем лицом второго помощника, – к едрене фене.

Радист обоих похлопал по плечам. Протиснулся между ними и выпил со стармехом. А Валентин Игнатьевич, подсев к Зине, предложил ей выпить на брудершафт.

– А чё нам с тобой, Валюша, на этот самый шафт пить – мы без того с тобой на «ты».

Второй помощник, с бокалом вина в правой руке, приблизил к Зине лицо и что-то горячо зашептал той на ухо.

– Да, ну тебя! – засмеявшись, отмахнулась она от него. – Щекотно…

Зина указательным пальцем провернула в ухе, словно извлекая оттуда что-то лишнее.

Неторопливо цедя из бокала вино, она рассеянно слушала второго помощника и встрепенулась только, когда из магнитофона послышалась красивая, грустная музыка: «Снег идёт» в исполнении Сальваторе Адамо. Зина решительно встала. Отодвинула стул. На ходу поправила свои шикарные рыжие волосы и платье, быстро подошла к боцману и, словно стушевавшись в последнюю минуту, негромко произнесла:

– Разрешите пригласить вас на танец… Олег.

Боцман положил на край тарелки вилку и нож, которым он только что резал бифштекс, неспеша вытер салфеткой губы и, привстав, как и второй помощник, что-то сказал ей на ухо.

Зина мгновенно вспыхнула всем лицом, как-то неестественно выпрямила спину, будто вместо позвоночника у неё там образовалась до предела натянутая струна. Затем она так же резко побледнела. Рука её взметнулась вверх, и она со всего маху влепила боцману звонкую пощечину. Более звонкую, чем звон московских курантов, которые все с каким-то напряженным ожиданием слушали по радио менее двух часов назад.

Теперь побледнел боцман. Он встал со стула, плотно сжал губы и стал неотрывно, словно сверля своими зрачками Зинины, смотреть ей в глаза. Так, не мигая, молча, они какое-то время упирались взорами друг в друга. И взгляд их, кажется, в скрещении искрил. А потом Зина, закрыв лицо руками, пытаясь скрыть потоки слёз и повторяя одно и то же: «Дурак! Дурак!! Дурак!!!», выскочила из кают-компании.

За ней покинули праздничный стол и Анна Васильевна с помощником капитана. За столами остались только мужики…

Боцман, глядя в одну точку, механически, словно золотодобывающая драга, двигал челюстями, поедая бифштекс и запивая каждый кусок мяса глотком красного вина.

Кухтыль – обнимался с коком и пытался вместе с ним затянуть, хохоча над его анекдотами, песню…

Второй помощник – тупо уставился в свою тарелку, с разнообразными остатками пищи, словно пытался разгадать запутанный кроссворд…

Тралмастер травил сидящим рядом с ним старые, сто раз слышанные всеми, анекдоты и сам же задорно хохотал над каждым. Остальные только вежливо улыбались…

Часовая стрелка застыла на цифре «два».

– Осталось только пить, – определил обстановку Юрка и протянул мне наполненную рюмку.

– Не пить, а напиваться, – поправил его я. – Лучше уж пойти спать, – поставил я на стол невыпитую рюмку.

– Как знаешь, – произнёс Юрка и, выпив водку, захрустел солёным огурчиком.

Я взял с вазы яблоко и пошёл на палубу проветриться. Да и хотелось ещё раз взглянуть на сверкающий огнями город. И конечно, было жаль, что даже у причальной стенки там для нас не нашлось, хоть немного места.

Свет звёзд блистал в вышине, отражаясь в спокойной масляно-чёрной воде. Город по-прежнему был похож на новогоднюю гирлянду, но как-то чувствовалось, что прежнего весёлого блеска в нём уже нет. Может быть оттого, что по улицам, словно пунктирной линией, с двух сторон очерченной светом фонарей, уже не сновали так часто, как прежде, шустрые машины. Всё будто устоялось, успокоилось, померкло и притихло.

– Да, такое вот Хироо получается, – сказал я самому себе и начал с наслаждением есть яблоко, вгрызаясь в его упругую сочность.

Обернувшись, недалеко от себя я заметил у борта согбенную фигуру человека. А когда увеличивший яркость огонёк сигареты осветил лицо – узнал Зину.

– Ты что, снова начала курить? – подошёл я к ней.

– Как видишь, – вяло ответила она. А потом, словно разозлившись на мой вопрос, резко бросила: – Курю, пью и сплю с кем попало!

Это уже походило на истерику.

Зина громко икнула, и по щекам её потекли слёзы. Вытирая их руками, она только ещё больше размазывала тёмные полоски туши. И выглядела от этого комично.

– Знаешь, что мне этот гад сказал, когда я его танцевать пригласила? – сквозь икоту спросила она и сама же ответила. – Я, говорит, с блядями не танцую. Ну, ничего, стервёныш, посмотрим, чья возьмет! Не такие обламывались!.. На коленях передо мной стояли…

Честно говоря, я сомневался в том, что кто-нибудь, когда-нибудь стоял перед Зиной на коленях. Подобная картина представлялась мне иначе. Молодой человек, во фраке, с утончёнными чертами лицами, искажёнными гримасой отчаяния, стоит на коленях перед красивой, гладко причёсанной девушкой, одетой в длинное декольтированное платье, целуя её бледную, прекрасную, невесомую руку. Кроме отчаяния в его взоре присутствует мольба. А в выразительных серых и печальных глазах девушки – прощение и сострадание. «Нет, я другому отдана. Я буду век ему верна…» – будто читается во всём её облике.

Этой девушкой в моём воображении могла быть Ася из одноимённой повести Тургенева. Или – Татьяна Ларина из «Евгения Онегина» Пушкина. Или – Наташа Ростова из «Войны и мира» Толстого, но никак не Зина. Тем более что ни Евгениев Онегиных, ни Пьеров Безуховых в окружении Зины явно не угадывалось. Представить же кого-то ещё, склонившегося перед ней, с её короткой юбочкой, я тоже не мог.

– Ты мне не веришь?! – видимо почувствовав мой скепсис, взорвалась Зина.

Я пожал плечами, а она снова безутешно разрыдалась.

– Ну, хватит уж слезу точить – легонько похлопал я её по спине, чуть приобняв. – Не дай бог всё выплачешь. Что-нибудь и до следующего раза оставь.

Зина уткнулась носом в моё плечо и затихла. А я, левой рукой обняв её плечи, в правой держал недогрызенное яблоко, которое, почему-то сильно мешало мне, но выбросить его за борт я не решался.

– Понимаешь, – попробовал я успокоить Зину. – Я не то чтобы не верю тебе. Я в подобные отношения в наше время не верю. Однако хочу верить. Хочу думать, что именно так, как ты говоришь, всё и будет…

Зина немного отстранилась от меня. На сей раз вытерла глаза и щёки, извлеченным откуда-то носовым платком, кое-где при этом ещё больше размазав тушь.

Лицо её сейчас напоминало почему-то трагическую маску Арлекино. Но вызывало не жалость, а улыбку.

– Хороший ты парень, Игорь, – вздохнув, сказала она и тоже попыталась улыбнуться. – Не испортился бы только. Не стал бы – как все… Дай бог тебе славную девушку встретить. Не такую лярву, как я. Хотя я-то ещё не из худших…