Девушка без Бонда - Анна и Сергей Литвиновы

Лицо у Зета сосредоточенное, хмурое – он явно направляется к Татьяне для того, чтобы отчитать ее. Естественно, ей не хочется снова слушать его нотации. Однако она вдруг думает: нет, уж лучше пусть он заговорит. Ведь если он промолчит – значит, он умер. Покойники не разговаривают, когда ты их во сне видишь. А если он вдруг хоть что-то произнесет – значит, живой. И Таня начинает страстно желать, чтобы он хоть что-нибудь сказал – пусть даже ругается, устроит ей очередную взбучку… И вот – Зет подходит вплотную.

«Ну, говори же!» – хочется воскликнуть ей, но она не может. А Зет, вместо того чтобы сказать хоть что-нибудь, вдруг хватает ее обеими руками за запястья. Его пальцы, словно клешни, больно сжимают Танины руки. А потом он зачем-то с силой тянет Татьяну на себя, пытаясь повалить ее в воду.

«Что ты делаешь? – пытается крикнуть Таня. – Не надо, я испорчу платье!» Но голоса нет. Однако больше, чем за платье, она отчего-то боится за драгоценности, девушка почему-то знает, что от соприкосновения с водой они растают, словно сделаны из сахара.

И еще: ни в коем случае нельзя упасть в море. Потому что увидеть себя во сне в воде – плохая примета, означающая смерть. И Татьяна изо всех сил упирается, сопротивляется Зету. А он все тянет и тянет ее за запястья на себя и книзу – и вдруг, в какой-то момент, отпускает железную хватку.

Таня по инерции отшатывается назад, пытается отступить на шаг, чтобы удержать равновесие, но тут ее противник поступает коварно: ставит ей подножку и одновременно толкает в плечо – и она спиной летит, летит, летит в воду… И за долю секунды до того, как погрузиться в море, думает – обреченно и даже успокоенно: «Ну, все. Зет не заговорил – значит, он умер, и я тоже умру…»

И с этой мыслью она просыпается.

* * *

Сон оставил после себя тяжелое чувство. В первый момент, когда Татьяна открыла глаза, она долгое время не могла понять, где находится.

В особняке у Зета? Нет. На Серифосе у Димитроса? Тоже нет. На яхте у французов? Нет. А может, наконец, у себя дома, в новой квартире в Отрадном? А все, происходившее с ней раньше, все дикие и странные приключения ей просто приснились? Нет, к сожалению, тоже нет.

Правда заключалась в том, что она открыла глаза в помещении, где раньше никогда не бывала. И комната (если не считать, что она не помнит, как здесь оказалась) ей скорее нравилась. Она походила на номер в дорогой, пятизвездной гостинице на хорошем курорте. Чем-то сродни тому, в котором она некогда отдыхала на Мальдивах, – только лучше, просторнее и богаче.

Идеально чистое льняное белье, под которым нежилась Таня.

Добротная кровать из натурального дерева. Под стать ей тумбочка и шифоньер. Окно затенено бамбуковыми жалюзи. На комоде с зеркалом – букет роскошных тропических цветов.

В такой обстановке не хотелось вспоминать дурной сон. Нет, сны – пустое. Особенно такие, как у нее сейчас. Ведь ее явно опять напичкали каким-то препаратом…

Таня совершенно не помнила – как же она очутилась в этой красивой, чистейшей комнате. Но, в отличие от пробуждения на острове Серифос, в голове, слава богу, хотя бы сохранились детали того, что с нею происходило раньше – вплоть до той минуты, когда она, стоя за спиной Зета в коридоре его особняка, вдруг почувствовала, как сзади ее ударили по голове… Она помнила аукцион, виллу с бассейном, Нгуена. Помнила известие о гибели французов, письмо Костенко и ночную перестрелку… А вот что творилось с нею после того, как она потеряла сознание?.. Или – что творили с нею?..

Да уж! Ведь кто-то как-то переместил ее сюда, в роскошную комнату с окном, завешенным бамбуковыми шторами. А на запястьях у нее откуда-то взялись красные круговые следы: легкое кровоизлияние. (Вот почему ей снилось, что Зет хватает ее за запястья!) Такие следы уже красовались на ее руках однажды[17]. Их обычно оставляют наручники.

Значит… Значит, ее похитили. Опять похитили.

Но кто? И зачем? И где она находится?

В этом требовалось разобраться – и срочно.

Таня вскочила с постели. От резкого движения она почувствовала головокружение и дурноту. Состояние было похоже на то, в котором она очнулась на острове Серифос (значит, и он тоже не случайно ей снился!). Ее действительно снова чем-то опоили. Но, слава богу, сейчас Таня ведала, что она – это она. Не русская и не Ассоль. Она – Таня Садовникова. Вдобавок одета Таня была в ту же самую майку, в которой вскинулась ночью со своей кровати в особняке Зета.

Таня босиком прошлепала от кровати к окну. Голова слегка кружилась. Пол приятно холодил босые ступни – он был плиточным, как принято в жарких странах, и ей вдруг ужасно захотелось приложить к его прохладе свой горячий лоб.

Но она взяла себя в руки, подошла к окну и нетерпеливо подняла бамбуковое жалюзи. Пейзаж за окном словно полыхнул ей прямо в глаза яркими красками – Татьяна аж отшатнулась.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы после полутьмы комнаты привыкнуть к буйству царящих на воле цветов.

Интенсивно-голубое небо.

Влажная зелень тропических растений.

Красные, розовые и желтые взрывы южных цветов.

До невозможности слепящее солнце.

Мельчайший и белейший песок.

И – ни единого следа человеческой деятельности: ни шезлонгов или бассейна (они были бы здесь органичны, если исходить из санаторного комфорта ее комнаты и тропической природы вокруг). Однако не видать ни машины в камуфляже, ни вооруженного охранника (чего можно было ожидать после похищения). Но, где бы Татьяна сейчас ни находилась, она уверена была в том, что это – не Греция. И даже, похоже, – не Средиземноморье. Такая яркость солнца и немыслимость красок поздней осенью может быть только где-нибудь в тропиках, ближе к экватору. Так где же она находится?

Ослепительный свет резал глаза, заставлял жмуриться. Таня снова опустила жалюзи. Сколько природу ни рассматривай, вряд ли она даст ответ на вопрос, где Таня оказалась. Ей вдруг вспомнился бессмертный роман: «…брошен Ялту гипнозом Воланда…» – и она в голос хихикнула: наркоз, в котором она пребывала во сне, видимо, продолжал действовать. «Каким таким, интересно, гипнозом меня перебросили из Афин в тропики?»

И тут она почувствовала неприятный запах. А через секунду осознала, что пахнет потом. А еще спустя мгновение поняла – столь противного чувства она не испытывала никогда! – что на самом деле попахивает от нее. Чувство было ужасно неприятным, и тогда Татьяна бросилась к одной из дверей, ведущей из комнаты. Распахнула ее и поняла, что попала по назначению: это была ванная. Сверкание зеркал, фарфора, плитки, кранов снова ослепило девушку. (Пожалуй, препарат, которым ее усыпили, сказывался на зрении: яркие краски и сильный свет резали глаза.) Садовникова прищурилась и осмотрела ванную. На вешалках насчитывалось не менее дюжины полотенец разного размера и пара белоснежных махровых халатов. Таня включила воду – она потекла исправно, холодная и горячая – и огляделась в поисках шампуня. Шампунь, гель, кондиционер и пена имелись – в крошечных пузырьках, какие обычно встречаются в отелях, однако здесь на флаконах не значилось ни названия гостиницы, ни производителя: одни лишь безразличные буквы: SHAMPOO да SHOWER GEL.