Поцелуй аиста - Тамара Лисицкая

— Ну, только тихо! И в маске, хорошо? А то…

— Конечно.

Она, хромая, провела меня в свою палату.

Аскетизм, никаких тебе елок, но это — такая ерунда. Главное и еще раз главное — в палатах рядом с кроватями — прозрачные кювезики-каталки, в которых спят или шевелятся ОНИ.

Маленькие краснолицые гусенички.

Пока со спеленутыми крыльями, пока еще безресничные, скорбно сморщенные — ну, шутка ли, вот так вот в одночасье переместиться из одного мира в другой… Это покруче американских горок…

— А вот мой Генка.

Крошечка со слюнкой-пузыриком. Вера мизинцем тронула этот пузырик…

— Как невероятно. Как это невероятно… — я чуть не плакала.

— Ну, сами скоро на руках держать будете. Вы, главное, сразу к груди прикладывайте. Им мамкино молоко с первой секунды надо. И с собой просите оставить. Пусть привыкает, пусть грудь сосет. Тогда и у вас молоко скорее заработает, и ему хорошо. Ну, и приятно. Это я так. Как женщина женщине.

— На мужа похож?

— Ну, а на кого же? Такой же красавец. В папку.

— А что это у него на носу?

На маленькой пимпочке Генки — розовое пятнышко.

— Это типа родимого пятна. Гемангиома называется. В народе зовут «поцелуй аиста». Должно пройти к году.

Я не могла насмотреться на Генку, которому… сколько? И суток нет?

Человечек.

Чуть больше трехлитровой банки с огурцами…

В палате были еще несколько женщин-девушек. Все одинаково усталые, бледные, со сдутыми животами. Больничные сорочки, которые и пошиты были с расчетом, что будут в районе живота топорщиться, болтались, как хотели.

И все девушки-женщины разговаривали по телефонам.

О-о-о… Это были жесткие разговоры.

— Вить, ты мне прокладки купи! С пятью капельками. Ну, как это — как ты поймешь, сколько там капелек… Они нарисованы будут!.. Ну, у продавцов спроси!.. Ничего с тобой не станет, купишь!

— Паша! Йогурт только без красителей! Да, невкусный который! Сухарики еще притащи, воду без газа. Колбасу не покупай, пока нельзя мне колбасу. Просто сфотографируй, я хоть посмотрю на Новый год!

— Валик! Подгузники бери самые маленькие! Поищи такие, чтобы дышали! Нет, Валик, не жабрами! Они чем-то другим дышат! Дошутишься! В следующий раз сам рожать будешь!

— Надо мне тоже Генке позвонить! — призадумалась Вера. — А то гуляет где-нибудь, пока я тут. Я его знаю…

— Да, звоните, я не буду мешать.

Я уже почти ушла, глупая. В последний момент вспомнила о бабушке, которая внучку ищет. И как-то уже без труда ее, внучку, нашла. Ира оказалась огромной девахой, раза в два превосходящей бабушку по всем направлениям.

— Ну, бабуся… Я ж сказала, чтоб не бегала сюда. Ладно. Есть у вас телефон с собой?

— Есть.

— Сфоткайте малую. Бабуле покажете, ладно?

— Покажу.

— Только сотрите потом. Нельзя их фотографировать, пока маленькие. Сотрете?

— Хорошо, сотру.

Потом я вернулась на свой расслабленный первый этаж, к своим драгоценным подругам.

Анжелика Эмильевна одолжила мне свою чебурашковую шубейку, сапоги, шапку. Это все мне, беременной, было мало, но ничего.

Я вышла во двор, прямо к нашим окнам, и на секунду вдруг оказалась будто в другой стране.

Это было так странно: я же прожила в этом мире, снаружи роддома, большую часть жизни, но сейчас здесь — как будто в первый раз.

Шумно так, суетно, весело, громко. Все переливается, люди, которых мы видели из окна, теперь рядом.

И наш роддом — наш космический корабль. Окна светятся, всюду жизнь. Вот первый этаж с торчащими из-за штор овощами-беременными. Вот технический второй, там темно. Вот загадочный третий — там горят только несколько окон. И в этот момент там кто-то рожает. А вот четвертый. И там силуэты счастливым мамок, и время от времени кто-то поднимает к небу свою гусеничку, как тост за здоровье жизни. А те, кто не поднимает и просто пялится на родню внизу, те все равно часто-часто смотрят назад. И понятно, что там их ждут.

Бабулька совсем замерзла, но не ушла.

— Это вы Иру Рачковскую искали?

— Я, милая!

— Вот, она вам прислала фото правнучки!

Бабулька долго подслеповато всматривалась, улыбалась, кряхтела, пыталась пальцами пощупать личико малышки.

— Ничего не поняла, — сказала она, возвращая телефон — Но, вроде, на Иру похожа. А как она там?

— Очень хорошо. Передавала вам привет и сказала, что вы для нее — самый дорогой человек.

Пауза. Петарды.

— Ну, и ладно… И ладно… И слава Богу…

Бабулька протерла глаза и побрела прочь, в темноту уходящего года.

А я стояла под лохматым снегом, от которого отвыкла, который меня обнимал и целовал сейчас, как будто любил всю жизнь.

И ревела.

И мне все равно было хорошо.

— Женя?

— Да, Тань, встаю.

— Я надолго. Мне по-большому, извини…

— Ничего, подожду.

В темноте сверкали огни праздника. Была уже глубокая ночь, но внешний мир это не смущало, Новый год отмечают недельной бессонницей, это все знают.

— Что ты хочешь попросить у Деда Мороза, Женечка?

— Жареную курочку и куклу с туфельками.

— А еще что?

— А что, Дед Мороз еще что-то может?

— Ну, понимаешь, у нас в семье два Деда Мороза… И второй вдруг неожиданно вспомнил, что Новый год и что он не сделал тебе подарок.

— Тогда… Тогда я хочу себе большую семью, как у Оли с первого этажа! Им так весело всегда!

— Там пятеро детей, Женя!

— Ну, подарите мне хотя бы трех! Ну, мамочка! Пожалуйста!

— Думаю, этот подарок только ты сама сможешь себе сделать. Давай попросим что-то еще.

— Ну, тогда… тогда можно тапочки, которые светятся, если наступить…

У Тани пошла носом кровь, но мы не стали будить Анжелику Эмильевну. Таня умела сама справляться с такими мелочами. Минут через десять все снова было тихо-спокойно.

Но не спалось.

— Алина Кирилловна сказала, что я сегодня могу родить…

— Так это же здорово, Женя!

— Да. Но страшно. Как будто она про эшафот сказала.