Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество - Коллектив авторов

отправлен «в Петербург со знаменами, серебреными и прочими вещьми, взятыми в цейхгаузе в Берлине, кои невеликой важности стояли, к высочайшему двору». Прибыв в столицу, «явился я к вицеканцлеру графу Воронцову и, нашедши его больным, принят был со всею ласковостью, которой приказал мне ехать к Ивану Ивановичу Шувалову. И как я имел депеши от генерала Фермора… велел вицеканцлер вручить мне депеши или Ивану Ивановичу Шувалову или Дмитрию Васильевичу Волкову». После этого Прозоровский отправился к И. И. Шувалову, где вручил ему депеши и «особенно им обласкан был». При этом Прозоровский желал отправиться из Петербурга в Москву, так как «с 1755 году матери своей не видал». Однако «Иван Иванович удерживал меня, давая чувствовать, что буду пожалован полковником». Пожалование же задерживалось, так как Елизавета Петровна практически не знала его, «ибо выехал я из Петербурга весьма молод и чину порутчичья, а протектиров я не имел» в отличие от двух других офицеров, которых также представляли к званию полковника. Раз так, то он опасался, что если императрица укажет подать доклад «обо мне, а от конференции подадут о всех трех», то она «увидит о трех, не опробировав его бросит». В итоге Прозоровский был вынужден остаться: «Я же между тем поелику всякий день и час назначаемы мне был ездя вседневно во дворец к Ивану Ивановичу Шувалову и от него бывая в конференции, езживал часто мимо покоев ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА, где был примечен и, по особливому ЕЯ благоволению, приказано было камер-юнкеру князь Михаил Михайловичу Голицыну спросить меня о нуждах, чрез которого и донес я об оных ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВУ, как и после в течении времени чрез Михайлу Михайловича Измайлова докладывал же по обстоятельствам моим. Почему и благоволила она напомнить Ивану Ивановичу Шувалову, чтобы постарался судьбу мою решить, во уважение столь хорошей рекомендации о службе моей, донесенной ей от них же самих». Как результат, «на другой день» (15 февраля 1761 г.), как вспоминал Прозоровский, «пожалован я один в полковники и отпущен в Москву увидеться с матерью»[626].

Итак, согласно мемуарам А. А. Прозоровского, на конец 1760 – начало 1761 г. канцлер М. И. Воронцов испытывал проблемы со здоровьем, в связи с чем адресовал его или к Д. В. Волкову, или к И. И. Шувалову, хотя последний не был членом Конференции. И Прозоровский выбрал именно И. И. Шувалова. Скорее всего, это было связано с тем, что он был фаворитом Елизаветы Петровны, так что знакомство с ним могло в перспективе обернуться для штаб-офицера значимой выгодой, ведь в силу близости к императрице он оказывал непосредственное влияние на политику, включая и чинопроизводство. Для европейских монархий Старого режима, включая Россию, влияние фаворитов правителей на политику было частым явлением[627], так что такое положение и поведение И. И. Шувалова едва ли стоит воспринимать как что-то необычное.

Однако как свое влияние в Конференции приобрел другой персонаж панинской записки – дерзновенный Волков, человек недворянского происхождения и непридворной жизни? Что примечательно, в первоначальном варианте своей записки Н. И. Панин даже назвал Волкова дерзким[628], что указывало на действительно необычное воздействие человека секретарского статуса на политику.

Сын подьячего Дмитрий Васильевич Волков сделал блестящую «подьяческую», т. е. связанную с делопроизводственной работой, карьеру в Коллегии иностранных дел, став одним из ее секретарей в 1749 г. При создании Конференции он был определен руководителем ее делопроизводства, в связи с чем$19 октября 1756 г. ему был дан чин конференц-секретаря с рангом подполковника. Современники отмечали большие способности Д. В. Волкова по составлению разного рода бумаг, которые проявились затем и во время его работы в Конференции[629]. По наблюдениям В. П. Наумова, «все черновики протоколов Конференции написаны рукой Д. В. Волкова. Ему же принадлежит окончательная формулировка практически всех исходящих документов, в том числе именных указов, издававшихся по решению Конференции. Лишь в некоторых наиболее сложных случаях проекты документов посылались им для согласования М. И. Воронцову, который утверждал предложенный текст или давал указания о внесении изменений. Еще реже Воронцов сам давал Волкову готовый текст исходящего документа. Такой случай отражен в сохранившейся переписке только один раз»[630]. Волкову первоначально покровительствовал А. П. Бестужев-Рюмин, однако к концу 1754 г., т. е. еще до появления Конференции, между ними произошел конфликт из‐за чрезмерной самостоятельности Волкова. После падения Бестужева-Рюмина Волков перешел под покровительство М. И. Воронцова. Последний в феврале 1758 г. даже предложил сделать Волкова членом Коллегии иностранных дел[631]. Хотя это не было утверждено Елизаветой Петровной, можно сказать, что такое предложение означало признание заслуг Волкова, а также готовность использовать его не только как делопроизводителя, но и как человека, который бы мог принять участие в обсуждении и принятии политических решений.

В ноябре 1761 г. Мерси д’Аржанто, суммируя свои наблюдения о российском правительстве, отмечал: «Полная внутренняя неурядица, породившая вышеуказанные недостатки государственного строя, должна была неизбежно повести к не менее чувствительному ущербу и во внешних делах государства. Последние преимущественно возложены на государственный совет или так называемую конференцию. …Вследствие того, что председателем их собраний является слабый канцлер (Михаил Воронцов), собрания эти не только ограничиваются праздными спорами о словах и такими совещаниями, где каждый выражает мнение, соответствующее его личным целям, – но оне никогда или очень редко кончались бы каким-нибудь решением… если бы секретарь Волков, в виду более или менее настоятельной необходимости, зачастую не брал на себя постановку решения по своему усмотрению, хотя окончательное решение все-таки подлежит пересмотру и дальнейшим противоречиям каждого из членов конференции и таким образом, большею частию, не получает достаточной прочности и силы для приведения в исполнение»[632].

В то же время Ж.-Л. Фавье, служивший в 1761 г. секретарем французского посольства в России, говоря о деятельности Коллегии иностранных дел в своей аналитической записке, утверждал, что «она, в некоторых случаях, как будто разсуждает и подает свое мнение, но на самом деле все делают три или четыре лица, состоящие при этой коллегии (со званием статских советников), под наблюдением канцлера (М. И. Воронцова. – М. К.). Из них г. Волков считается орлом. Он пишет почти все бумаги, адресуемые к послам или к иностранным дворам. Бумаги эти переводятся на французский или немецкий языки уже другими лицами, по причине ли того, что вследствие многих занятий у Волкова нет для этого свободного времени, или же потому, что оба помянутые языка ему мало знакомы. Действительно, он вовсе не говорит по-французски, и именно это отдаляет его от общения с иностранными послами и министрами. Кроме того,